Стихи - Фотография - Проза - Уфология - О себе - Фотоальбом - Новости - Контакты -

Главная   Назад

Валерий Иванович Гуляев Древние майя. Загадки погибшей цивилизации.

0|1|2|

продуктами фантазии. Их создатели, хотя и по самым разным причинам, абсолютно равноценны в разгуле своего воображения, в чрезмерной погоне за сенсацией и в искажении данных науки».

Но жизнь любой сенсации недолговечна. Быстро увядают и мертворожденные цветы беспочвенных гипотез и фантазий. Только подлинно .научные открытия и факты способны выдержать проверку временем. Именно на этой основе был заложен фундамент и возведено грандиозное здание современной науки, в котором по праву заняла свое место археология, и среди тех, кто оставил после себя заметный след в истории американской археологии, находится, безусловно, и выдающийся мексиканский ученый Альберте Рус Луилье. Его имя навсегда связано теперь с изучением культуры древних майя и знаменитой гробницей в «Храме Надписей» в Паленке. А богатое научное наследие ученого – многочисленные книги и статьи, раскопанные скульптуры и реставрированные храмы – еще долго будет служить людям, помогая познавать красоту давно исчезнувших цивилизаций и отличать ценности подлинные от ценностей мнимых.

Глава «4 Становой хребет «Древнего царства»

Отдельные случаи доколумбовых связей между двумя полушариями почти не отразились на знаниях древних, так что исследование богатой и самобытной культуры американских индейцев началось лишь с европейской колонизацией Нового Света, в XVI– XVII веках. С тех пор вот уже более 400 лет в науке ведется ожесточенный

спор по поводу происхождения наиболее развитых культур доколумбовой Америки – в Мексике и Перу.

Все попытки решить этот сложный вопрос ссылкой на «благотворную» и «стимулирующую» роль религии или же с помощью влияний извне – со стороны древних цивилизаций Египта, Месопотамии, Индии, Греции и Рима – неизменно заканчивались неудачей. Еще большее недоумение вызывал ди ученых тот факт, что первые индейские государства, и прежде всего древние майя, достигли своего апогея без многих важнейших изобретений древности, которыми располагали почти все народы Старого Света. Больше того, некоторые из этих культур возникли и развивались в самых глухих и неблагоприятных, по нашим представлениям, областях Центральной Америки. Чем же объясняется тогда появление высокой цивилизации майя? Где искать ту животворную силу, которая породила и красочные фрески Бонампака и грандиозные пирамиды Тикаля?

Многие исследователи, занимающиеся этой проблемой, считают, что такой животворной силой в истории Древней Америки было земледелие.

И в самом деле, для прогрессивного развития человеческого общества даже самое незначительное на первый взгляд улучшение методов земледелия или усовершенствование орудий труда подчас неизмеримо важнее, чем десятки выигранных кровопролитных сражений и все хитросплетения политики преуспевающих царей, правителей и фараонов.

К началу нашей эры в Новом Свете возникаю'. первые цивилизации индейцев. Рождаются могучие империи, многолюдные города, жрецы создают новые религиозные учения, пышно расцветают науки и искусство. Народы Мексики и Центральной Америки переживают свой «золотой век». И это великолепие было бы нежизнеспособным без земледельца, без плодов его труда и прежде всего без главной земледельческой культуры Древней Америки – маиса.

Тучные нивы и цветущие сады индейских земледельцев-общинников создавали ту экономическую базу, на которой основывались все блестящие достижения доиспанских цивилизаций Нового Света.

Но если в Центральной Мексике, судя по данным археологии, широкая и разветвленная сеть

тельных каналов возникла еще в глубокой древности, то на территории майя до недавних пор картина была несколько иной.

Согласно традиционной точке зрения, майя испокон веков использовали у себя самую примитивную систему земледелия – «подсечно-огневую» (система «мильпа»), которая требовала больших массивов свободной земли и частой смены выжигаемых участков в связи с быстрым истощением почвы. Такое земледелие не могло, по подсчетам ученых, обеспечить пищей сколько-нибудь значительное население. Как же в таком случае появились у майя многолюдные и цветущие города? Почему эти города существовали в течение сотен, а то и тысяч лет на одном и том же месте?

Известно, что все великие цивилизации древности возникли на основе развитого ирригационного земледелия, в долинах крупных рек с плодородными почвами. Так было в Месопотамии, Египте, Индии и Китае. Это обстоятельство и навело некоторых зарубежных исследователей на мысль, что древние цивилизации вообще могли существовать лишь на базе ирригации. А где ее нет, например у майя, там население очень невелико, нет настоящих городов, а следовательно, нет и цивилизации. Но, с другой стороны, великолепие погибших майяских городов, с их монументальными храмами, дворцами, обсерваториями и стадионами,

развитыми ремеслами и искусством, письменностью и календарем, прямо противоречили этому выводу. Сложилось парадоксальное положение, приводившее подчас в смущение даже наиболее компетентных ученых. Сотни раз ставился в специальной литературе вопрос о том, как могла на основе столь примитивной системы земледелия возникнуть и развиваться в течение почти полутора тысяч лет одна из наиболее ярких цивилизаций доколумбовой Америки. Однако ответа на него так и не находили.

Индейский термин «мильпа» означает «кукурузное поле», или расчищенный участок в лесу, вырубленный и сожженный перед посевом маиса. «Мильпа» – ацтекское слово и производится от «мильи» – сажать, сеять и «па* –в. Этот термин применяется в настоящее время только для посевов маиса. У юкатанских майя для обозначения маисового поля есть и свой специальный термин – «коль».

Мильповое земледелие состоит в вырубке, сжигании и засевании участка тропического леса. Благодаря быстрому истощению почвы через два-три года участок надо бросать и искать новый. Таким образом, это типично экстенсивная система земледелия, традиционно считающаяся низкопродуктивной и вредной для природного окружения (уничтожение лесов и кустарников, разрушение плодородного слоя почвы и т. д.).

Но так ли уж примитивно было подсечно-огневое земледелие, как это иногда стараются показать?

«Главной пищей майя,– подчеркивает испанский епископ Диего де Ланда (XVI в.),– является кукуруза, из которой они делают различные кушанья и напитки… Прежде всего они (майя.– В. Г.) были земледельцами и занимались сбором кукурузы и остальных посевов. Они их сохраняли в очень удобных подвалах и амбарах, чтобы продать в свое время. Мулов и быков у них заменяли люди. На каждого мужчину с женой они имели обычай засевать участок в 400 квадратных ступней, который они называли хуан-виник, измеряемый шестом в 20 ступней в ширину и 20 в длину. Эти индейцы имеют хороший обычай помогать друг другу взаимно во всех своих работах…

Они сеют во многих местах, чтобы в случае недорода с одного участка возместить с другого. Обрабатывая землю, они только собирают сорную траву и сжигают ее

перед посевом. Они работают с половины января до апреля и сеют с началом дождей. При посеве они носят маленький мешок за плечами, делают отверстия в земле заостренной палкой и кладут туда 6-7 зерен, зарывая их затем той же палкой. Во время дождей посевы всходят изумительно».

В так называемых индейских книгах «Чилам Валам», в которых причудливо переплетались данные колониального периода (XVI-XVII вв.) с информацией, восходящей к доиспанскому (постклассическому – Х-XVI вв.) и даже к еще более древнему времени (1 тысячелетие н. э.), есть ряд упоминаний об основных сельскохозяйственных растениях, возделываемых земледельцами майя,– фасоль, кукуруза, батат и т. д. Можно найти там и ссылки на подсечноогневое земледелие и даже на селекционный отбор семян наиболее урожайных сортов тыквы, фасоли и кукурузы.

Аналогичную картину наблюдаем мы и у горных майя. В старинном эпосе «Анналы какчикелей», основная часть которого восходит, безусловно, к доиспанским

временам, мы встречаем упоминание о начальном периоде земледелия, пришедшего на смену собирательству, охоте и рыболовству: «Это было тогда, когда мы начали делать свои посевы маиса, рубить деревья, сжигать их и сеять хлеб. Таким образом, приобрели мы некоторую пищу…» Интересно отметить, что уже это древнейшее воспоминание о маисовом земледелии ассоциируется в памяти какчикелей именно с системой «мильпа».

В разделе, где описываются похождения двух божественных близнецов Хун-Ахпу и, Шбаланке, эпос майякиче «Пополь-Вух» (так же имеющий в значительной своей части доколумбово происхождение) рисует детальную картину повседневной работы древнего земледельца на мильпе: «Тогда (Хун-Ахпу и, Шбаланке) начали работать, чтобы их бабушка и их мать думали бы о них хорошо. Первое дело, которое они сделали, было кукурузное поле.

– Мы идем засеять поле, о наша бабушка и мама,– сказали они… Без промедления они взяли свои топоры, свои мотыги и свои большие деревянные копательные палки и отправились в путь…

Скоро они пришли туда, где хотели устроить кукурузное поле.

И когда они просто воткнули мотыгу в землю, она начала обрабатывать землю, она совершала всю большую работу одна.

Таким же образом (братья) вонзали топор в стволы деревьев и ветви, и мгновенно они падали, и все деревья и лианы оказывались лежащими на земле. Деревья падали быстро, от одного удара топора, и образовалась большая поляна. И мотыга также сделала большое дело. Нельзя было сосчитать, сколько сорных трав и колючих растений было уничтожено одним ударом мотыги. Невозможно перечислить, что было вырыто и расчищено, сколько было срезано всех больших и малых деревьев».

Об огромной роли маисового земледелия в жизни индейцев майя достаточно красноречиво говорит и миф о сотворении богами первого человека из зерен белой и желтой кукурузы.

Как бы связующим звеном между материалами колониального периода и кануном Конкисты, с одной стороны, и археологическими данными, с другой, служат уцелевшие иероглифические рукописи майя. На многочисленных цветных рисунках, сопровождающих иероглифические тексты религиозно-календарного содержания, с исключительной достоверностью отражены все основные моменты земледельческого цикла: вырубка и выжигание участка в лесу, сев и т. д. Причем действующими лицами во всех этих актах являются божества – покровители земледелия.

«Наиболее часто в рукописях майя изображен персонаж с «глазом бога», с длинным крючковатым носом и длинными кривыми клыками, торчащими изо рта… Он изображается с топором, горящим факелом и палкой-копалкой, т. е. с орудиями подсечно-огневого земледелия, а также на фоне дождя. Это – бог ветра и дождя, К'аш-еш (сравните с К'аш-ал – «приходить», «нести» дождь, или Чак-Чаак из пантеона XVI в.). В рукописях часто можно найти и изображения основных земледельческих орудий майя: палка-копалка (ст. «шул»), топор (ст. «баат»), факел (ст. «бат»). В древности покровитель земледельцев носил имя Ч'ак – «топор». Топор в данном случае главное орудие земледельца, а не оружие».

Согласно списку 13 небесных богов Ч'ак был владыкой 6-го неба. Иероглиф лицевого варианта цифры 6

ставляет собой «портрет» этого божества – с горбатым, коротким носом и оскаленными верхними резцами. Наиболее характерным отличительным признаком его является стилизованный знак топора, вписанный в глаз.

Таким образом, в условиях господства подсечноогневой системы земледелия топор стал главным орудием земледельцев майя и важнейшим атрибутом их бога покровителя. Еще более полная информация о земледелии юкатанских майя накануне конкисты содержится в иероглифических текстах трех упомянутых рукописей.

«В древности,– пишет Ю. В. Кнорозов,– вся жизнь населения была строго регламентирована, особенно для земледельцев. Распорядок всех дел был предусмотрен с точностью до дней. В дальнейшем многие из них в реальной жизни отпали или изменились, но сохранились в священной традиции как занятия богов. Календарные сроки, утратившие реальный смысл, превратились в некие мистические периоды, о наступлении которых могли знать по указанию рукописей только жрецы. Таким образом, в текстах отражена не только жизнь майя того времени, к которому относятся рукописи, т. е. незадолго до испанского завоевания. Некоторые разделы были составлены, вероятно, еще до нашей эры и переписывались из века в век, подвергаясь, конечно, известной переработке.

Свои предписания древние жрецы облекали в весьма внушительную форму. Они описывали, чем занимается тот или иной бог в определенное время. Многие божества ведут такую же жизнь, как и древние майя. Жителям оставалось только следовать примеру своего бога. Любое нарушение священного распорядка расценивалось как кощунство, и нарушитель мог угодить на жертвенный алтарь. Древние майя занимались прежде всего подсечно-огневым земледелием. Поэтому значительная часть рукописей отведена описанию дел земледельческих божеств, особенно богов дождя». Таким образом, перед нами священный агрокалендарь древних майя наподобие аналогичных календарей в .Шумере и Египте, что лишний раз подтверждает глубокое внутреннее родство всех этих древнейших цивилизаций.

Среди разнообразных мотивов богатого искусства древних майя (1 тысячелетие н. э.) также можно

метить немало мотивов, так или иначе связанных с земледелием. Сложное мотыгообразное орудие представлено на одном из каменных рельефов Тикаля. Правитель (или жрец) в пышном костюме, с изображением лягушки (или ящерицы) на груди (земноводные у американских индейцев всегда ассоциируются с водой, дождем, плодородием), левой рукой опирается на мотыгу или усовершенствованную палку-копалку, а правую поднял ладонью вверх, как бы обращаясь к небу, к богам.

Другая группа каменных скульптур запечатлела сцену «ритуального сева», совершаемого, по-видимому, лично правителем города-государства: стела 21 из Тикаля, стела 13 из Окосинго, стела 40 из Пьедрас Неграс и др.

На первых двух монументах персонаж в пышном костюме и вычурном головном уборе правой рукой бросает вниз горсть зерен (маиса?), а в левой – держит длинную и узкую сумку (для семян?), богато украшенную орнаментом. На стеле 40 из города Пьедрас Неграс правитель, облаченный в головной убор из листьев маиса, стоя на коленях, на платформе или троне, бросает вниз горсть зерен, взятых, видимо, из длинной и узкой сумки, которую он держит в левой руке. Внизу изображено божество земли. Вся сцена обрамлена с боков длинными стеблями маиса. Общий аграрно-культовый характер данного изображения не вызывает сомнений.

Довольно значительную группу в искусстве древних майя составляют также изображения божеств-покровителей земледелия: бог маиса (рельеф из «Храма Лиственного Креста» в Паленке, скульптура из Копана, терракотовая статуэтка из Альта Верапас и др.).

Сведения письменных и археологических источников хорошо дополняются и этнографическими наблюдениями.

Дело в том, что во многих районах Мексики и особенно на полуострове Юкатан подсечно-огневое земледелие сохранило свое значение до сих пор.

Европейская колонизация привела лишь к замене каменного топора различными орудиями из стали (длинный нож-мачете, пила, топор и др.). Именно поэтому изучение хозяйства, культуры и быта современных майя позволяет одновременно судить и о многих сторонах жизни их далеких предков. Американский

ученый Моррис Стеггерда, много лет проживший среди юкатанских майя, установил, что цикл земледельческих работ у местных индейцев состоит из следующих этапов: выбор будущего поля; вырубка деревьев и кустарника; выжигание; ограждение поля; сев; прополка; сгибание стеблей кукурузы; уборка урожая.

На Юкатане год подразделяется на два сезона: сухой (ноябрь – май) и дождливый (июнь – октябрь). В конце сезона дождей земледелец отыскивает в лесу подходящий участок. Наиболее благоприятными счигались места, поросшие высоким кустарником и деревьями – верный признак наличия плодородной почвы.

Немалую роль играла и близость к источникам воды – карстовым колодцам («сенотам»), естественным водоемам и т. д. С наступлением сухого сезона, обычно в декабре или январе, начиналась вырубка лесных зарослей. Правда, трудно понять, каким образом делали это майя в доиспанскую эпоху с помощью каменных топоров. Очевидно, вырубали лишь сравнительно мелкий кустарник, а большие деревья только подрубали, сдирали с них кору и оставляли медленно высыхать на солнце. В конце марта или в апреле производилось выжигание лесного участка. А примерно во второй половине мая – в июне, вместе с началом сезона дождей, проводился сев. Посадка семян, как и в древности, осуществлялась с помощью деревянного шеста с заостренным концом. Семена носят в специальной сумке, сплетенной из растительных волокон или же в полой сухой тыкве. Кроме нескольких зерен маиса, в одну и ту же ямку бросают обычно семена тыквы и черных бобов. Ямку засыпают пяткой. В течение сезона дождей один или два раза производится прополка участка для удаления сорной травы. За месяц-два до сбора урожая маисовые стебли сгибают, с тем чтобы лишить початки лишней влаги и ускорить их созревание. Сбор урожая производится с ноября до марта, в зависимости от сорта маиса. Берутся только початки, стебли остаются в поле. На следующий год земля очищается от старых стеблей и травы, выжигается и засевается вновь. Но урожай получается уже значительно меньше из-за быстрого истощения почвы.

Особенно плодородный участок можно засевать три и даже четыре года подряд, хотя это делалось

в крайне редких случаях. Обычно уже на третий год расчищают в джунглях новый участок под посевы. Старое поле бросают, и оно опять зарастает деревьями и кустарником. Для полного восстановления плодородия почвы на таком брошенном участке на Юкатане требовалось не менее 8-10 лет.

В результате последних исследований ботаников и этнографов удалось определить, что подсечно-огневое земледелие майя при всех его недостатках не было таким уж примитивным и слабо продуктивным.

Мексиканский этнограф Баррера Васкес установил, например, что современные майя, сохранившие подсечно-огневое земледелие, получают в среднем урожай маиса по 7 центнеров с гектара. Чтобы прокормиться, семья из пяти человек должна засевать около 3 гектаров. Если принять суточный расход маиса за 4 килограмма на семью, то в этом случае на ее прокормление уходит в год 1460 килограммов, а 640 килограммов остается. Обработка поля в 1 гектар (учитывая все основные виды работ) занимает в среднем 396 рабочих часов. Следовательно, для обработки поля в 3 гектара потребуется около 150 восьмичасовых рабочих дней. С другой стороны, подсчеты, сделанные на Юкатане американским исследователем М. Стеггердой, показывают, что при ежегодном производстве зерна около 4 тонн каждое домохозяйство майя (семья, состоящая в среднем из пяти человек) тратит в год на свои нужды лишь 1513 килограммов маиса, оставляя тем самым значительные излишки сельскохозяйственной продукции. Современный юкатанский индеец получает это количество зерна примерно за 102 рабочих дня, что позволяет ему использовать почти две трети года для других дел – охоты, строительства, досуга и т. д.

М. Стеггерда подсчитал, исходя из количества маиса, производимого и потребляемого ежедневно одним индивидуумом, что в древности возделываемые земли на Юкатане могли обеспечить пищей население свыше двух миллионов человек. Напомню, что сейчас в этом мексиканском штате проживает не более 300000 человек. Средняя плотность современного земледельческого населения Юкатана составляет всего 23-25 человек на 1 квадратный километр. Работы ученых США в Северной Гватемале (департамент Петен), где находился в 1 тысячелетии н. э. основной центр «Древнего царства»

майя, показали, что природные и климатические условия за последние полторы-две тысячи лет здесь почти не изменились. Местные индейцы и метисы по-прежнему повсеместно используют старые методы подсечно-огневого земледелия. После снятия одного урожая для восстановления плодородия почвы в Петене требуется в среднем около 4 лет; после двух-трех урожаев – от 6 до 8 лет. При таких условиях для содержания одного человека необходимо засевать 1,2-1,6 гектара, что дает плотность населения порядка 75-100 человек на 1 квадратный километр. Таким образом, во влажных тропических лесах Петена, где восстановление почвы на выжженных полях происходило быстрее, чем на каменистом и сухом Юкатане, плотность населения была значительно выше. Земледельцам майя не было нужды периодически менять места своих поселений, поскольку за сравнительно короткий срок почва истощенных участков полностью восстанавливала свое плодородие. Следует также напомнить, что территория майя отличается необычайным разнообразием природных условий, и там всегда имелись районы (особенно долины крупных рек – Усумасинты, Мотагуа, Улуа и др.), где плодородие почвы сохранялось постоянно благодаря ежегодному обновлению во время паводков.

Местные земледельцы путем длительных опытов и отбора сумели вывести гибридные и высокоурожайные сорта основных сельскохозяйственных растений – маиса, бобовых и тыквы. Наконец, ручная техника обработки небольшого лесного участка и сочетание на одном поле посевов нескольких культур (например, маиса и фасоли) позволяли долгое время сохранять плодородие и не требовали частой смены участков. Природные условия Петена (плодородие почв и обилие тепла и влаги) позволяли земледельцам майя собирать здесь в среднем не менее двух урожаев в год. К тому же, кроме полей в джунглях, возле каждого индейского жилища имелся приусадебный участок с огородами, ро щами фруктовых деревьев и т. д. Последние (особенно хлебное дерево «рамой») не требовали никакого ухода, но давали значительное количество пищевых продуктов, что способствовало оседлости майяских земледельцев.

Не нужно забывать и ценных указаний известного советского ученого Н. И. Вавилова об общем характере

индейского земледелия. «Поля на Юкатане, как и в Чиапасе, на юге Мексики, в Гватемале около Антигуа,– пишет он,– нередко представляют собой как бы сообщество различных культурных растений: фасоль обвивает кукурузу, а между ними растут различного рода тыквы. Смешанная культура (курсив мой.– В. Г.) является господствующей в древней Мексике» И далее: «Естественно, что ручная культура майя, так же как ацтеков и сапотеков, должна была быть интенсивной (курсив мой.– В. Г.). Отсутствие сельскохозяйственных животных заставило человека ограничить площадь посева небольшими участками, обрабатывать тщательно небольшие площадки, вырабатывать своеобразные навыки ухода за растениями, как, например, надлом початков у кукурузы перед созреванием… Возделывание растений мелкими делянками заставило уделять внимание самому растению… Многие сорта кукурузы, папайи, фасоли, плодовых и хлопчатника достигли здесь большого совершенства…»

Успехи древнего земледелия майя были, безусловно, во многом связаны с созданием к началу 1 тысячелетия н. э. четкого и стройного агрокалендаря, строго регламентирующего сроки и очередность всех сельскохозяйственных работ. Его создателями и хранителями были жрецы, которые облекали свои предписания в весьма строгую форму.

Из старых документов и хроник мы знаем, что жрецы майя очень тщательно устанавливали день выжигания растительности на участках. Это и понятно. Если бы их расчеты оказались ошибочными, то был бы сорван важнейший этап полевых работ. Поскольку выжигание производилось в самом конце сухого сезона, смещение сроков, их затяжка стали бы роковыми: ливневые дожди, льющие здесь пять-шесть месяцев подряд, помешали бы тогда сжиганию деревьев и кустарников на поле.

Астрономические расчеты жрецов майя отличались поразительной точностью. Исследуя руины древнего города Копана в Гондурасе, археологи обнаружили два каменных монумента – стелы 10 и 12, расположенные друг против друга на вершинах холмов, которые замыкали с запада и востока долину Копана. Их разделяет по прямой около 4'/а мили. Если смотреть от стелы 12, то можно установить, что солнце заходит прямо за

лу 10 всего два раза в году: 12 апреля и 7 сентября. Первая дата приходится на самый конец сухого сезона, поэтому ученые предполагают, что 12 апреля определяет начало выжигания растительности на полях.

Когда вечером 12 апреля солнце заходило прямо за стелу 10, по всей долине рассылались в древности гонцы, извещавшие земледельцев о том, что боги приказали начать выжигание полей утром следующего дня.

То, какое значение имел календарь для земледельцев майя, лучше всего видно на примере племен, утративших его. Чешский путешественник Норберт Фрид в своей книге «Улыбающаяся Гватемала» приводит один любопытный факт: «В 1950 году многие мексиканские газеты сообщили об отчаянном положении индейцев-лакандонов в районах Хатате и Чулехунце. Им грозила голодная смерть. Но самоотверженные и бескорыстные люди сумели собрать достаточно большую сумму денег и доставили на самолетах в джунгли несколько тонн фасоли и маиса. Индейцы сообщили своим спасителям необыкновенную причину постигшего их бедствия: умер Панчо Вьехо – последний из лакандонов, кто разбирался в тайнах календаря и мог по звездам определить сроки основных полевых работ. После его смерти у племени было два неурожая только потому, что лесную поляну, которую они выжигали, заливало дождем, и индейцы опаздывали с севом».

Но сюрпризы майяского земледелия на этом не кончаются. Сейчас уже твердо установлено, что в 1 тысячелетии н. э., помимо подсечно-огневого, майя были знакомы и с другими формами земледелия. На юге Юкатана и в Белизе на склонах высоких холмов найдены земледельческие террасы с особой системой увлажнения почвы. А в бассейне реки Канделария (штат Кампече, Мексика) археологи с помощью аэросъемки обнаружили отчетливые следы самого настоящего интенсивного земледелия – каналы и так называемые «приподнятые поля» – искусственно сделанные длинные и узкие грядки земли, полузатопленные водами реки. Подобные земледельческие системы, которые очень напоминают знаменитые «плавучие сады» («чинампы») ацтеков, способны были давать огромные урожаи по нескольку раз в год и практически обладали неистощимым плодородием.

«Приподнятые поля» расположены обычно на более высоких и сухих безлесных участках речной долины, на некотором удалении от главного русла. Общая их площадь в районе города Ицамканака (Кампече) – 1,5-2 квадратных километра. И хотя эта цифра не так уж велика, по сравнению со 100 квадратными километрами «плавучих садов» в долине Мехико и обширными системами «приподнятых полей» в некоторых областях Южной Америки, важен уже сам факт открытия интенсивного земледелия на территории низменных районов майя.

Согласно полученным данным, эти поля в районе реки Канделария ежегодно частично затопляются водой во время сезона дождей, так что из воды выступает только их верхняя часть. Правда, есть и высокие и низкие виды «полей»: одни полностью затопляются водой, а другие нет. Видимо, это было связано с разными условиями, необходимыми для выращивания разных видов возделываемых культур.

В местности Эль Тигре (штат Кампече, Мексика) на одном из таких «приподнятых полей» были заложены проверочные шурфы. В первом случае археологи определили структуру почвы, но никаких веществ или керамики не нашли. В другом шурфе, близ реки, удалось обнаружить два больших куска твердого дерева. Согласно данным по С^, возраст дерева составляет 1721 + 50 лет, то есть 229 год н. э. «Это может доказывать,– пишут авторы исследований,– что упомянутые «поля» были сооружены где-то от конца доклассического до конца постклассического периода».

Еще более впечатляющую картину представляют собой каналы, отходящие от главного русла реки Канделарии. Они служили не только источником воды для орошения, но и как удобное средство сообщения (на лодках) между городом, мелкими селениями и мильпами.

30 июня 1980 года газета «Правда» сообщила о новом сенсационном открытии, сделанном в самом сердце «Древнего царства» майя – в Петене (Северная Гватемала). «Специалисты лаборатории реактивного движения НАСА в Пасадене (штат Калифорния, (?ША),– пишет советский корреспондент С. Свистунов,– разработали радарную систему, предназначение которой – пробиться сквозь плотную облачность Венеры и дать

более полное представление о рельефе и ландшафтах «сестры Земли». Новую аппаратуру решили опробовать и на родной планете. В результате оказалась раскрытой одна из загадок древней индейской цивилизации майя в Центральной Америке. Ученые давно ломали голову над тем, как болотистые джунгли региона могли прокормить 2-3 миллиона человек. Радар обнаружил под густым пологом тропической зелени остатки разветвленной системы ирригационных каналов».

В этом важном сообщении есть лишь одна неточность. Найденные радаром каналы не были ирригационными, то есть оросительными. Они, напротив, выводили излишки воды из болотистых участков, превращая их в годные для возделывания плодородные поля.

Древние майя вырывали для этого в болотах множество рядов из двух параллельных каналов, бросая выкопанную землю в промежуток между каналами, чтобы создать приподнятые ровные островки земли. Этот способ обеспечивал посаженные растения достаточным количеством влаги, а ее излишек выводился за пределы участка. Перед нами, таким образом, не столько ирригация, сколько мелиорация. И майя строили во влажных джунглях Петена не оросительные, а отводные каналы.

Построенные майя каналы одновременно собирали и подводили в искусственные резервуары дождевую воду, служили важным источником животного протеина (рыба, водоплавающая птица, пресноводные съедобные моллюски), были удобными путями сообщения и доставки на лодках и плотах тяжелых грузов. Остатки каналов и «приподнятых полей» сейчас найдены в болотах Тикаля и Накума, а также юго-западнее руин древнего города Эль-Мирадор.

В мексиканском штате Кампече среди руин древнего майяского города Эцна с помощью аэрофотосъемки обнаружена и исследована еще одна интересная гидравлическая система доколумбовой эпохи: каналы и резервуары для воды. В естественных условиях вода встречается в Кампече на поверхности лишь в сезонных водоемах – «агуадас». В течение сезона дождей здесь выпадает свыше 1000 миллиметров осадков. И чтобы выжить на раскаленной известняковой равнине в сухое время года уже первые колонисты майя должны были

мобилизовать все имеющиеся местные ресурсы воды. Индейцы прежде всего углубили и расширили естественные сезонные водоемы, чтобы там дождевая вода сохранялась круглый год. Затем они построили сеть водосборных каналов и искусственных резервуаров. В них к концу 1 тысячелетия н. э. жители Эцны могли собрать запасы воды общим объемом до 2 миллионов кубических метров. Самый длинный канал города имел протяженность свыше 12 километров, ширину до 50 метров и глубину от 1,5 до 2 метров. Он соединял центр Эцны с дальними ее окраинами. Всего для строительства этой сложной гидравлической сети (каналы и резервуары) древним жителям города потребовалось вынуть приблизительно 1,75 миллиона кубических метров грунта. Для сравнения можно сказать, что примерно такой же объем работ был затрачен около рубежа нашей эры для возведения гигантских пирамид Солнца и Луны в древнем Теотихуакане (долина Мехико). Высота первой из них составляет 60 метров, а второй – 42 метра.

Благодаря тщательно продуманной дренажной сети древние майя смогли превратить около 400 гектаров болот и грязи вокруг Эцны в цветущие сады и поля. Помимо постоянного источника воды, каналы служили важными путями сообщения для доставки грузов и людей между центром города и его периферией с помощью лодок.

В. Л. Тарнер (^ША), много лет посвятивший изучению интенсивных систем земледелия древних майя, писал в этой связи следующее: «Эти сооружения доказывают, что майя практиковали постоянное и интенсивное земледелие, способное обеспечивать значительное население. Бели бы вы смогли пролететь на самолете над Петеном в самый расцвет местной классической цивилизации, то вы увидели бы нечто похожее на современный сельскохозяйственный пейзаж американского штата Огайо».

Таким образом, сейчас уже совершенно очевидно, что древние майя наряду с подсечно-огневым земледелием широко использовали и более интенсивные земледельческие системы. А это, в свою очередь, во многом объясняет нам и загадку «экономического чуда» одной из наиболее блестящих цивилизаций доколумбовой Америки.

В одном ацтекском преданш ные слова:

Наши предки учили, что жизнью мы обязаны 60] они нас создали. Боги дают нам нашу пищу, все, что мы пьем и едим, то, что сохраняет жизнь,– маис и фасоль.

И в самом деле, все жизненные интересы индейца были связаны прежде с маисом. Маису поклонялись как божеству. Маисом платили дань побежденные народы. Он считался важнейшим предметом торговли. Ради захвата зерна и новых плодородных земель легионы индейских воинов устилали своими костями поля сражений. А наибольший урон врагу наносили тем, что сжигали его посевы маиса.

Около двадцати пяти лет назад Сильванус Грисвольд Морли сказал: «Маис – наиболее надежный ключ к познанию цивилизации майя». Его слова оказались пророческими. Для современных ученых маис и доколумбово земледелие в целом стали той волшебной «нитью Ариадны», с помощью которой они успешно проникают теперь в тайны становления и развития древних цивилизаций Америки.

Глава Э Майя-«финикийцы Нового Света»

Еще каких-нибудь двадцать лет назад в ученых кругах безраздельно господствовала точка зрения, согласно которой древние майя были малоподвижным и замкнутым народом, сознательно укрывшимся в глубине непроходимых джунглей от всякого рода чуждых влияний извне. Южные границы их владений были закрыты горными хребтами Гватемалы и Гондураса.

Три четверти полуострова Юкатан окружено морем. Сухопутные подступы к нему со стороны Мексики преграждались бесконечными болотами Чьяпаса и Табаско. Это и позволяло майя, по мнению многих авторитетных исследователей, развивать свою самобытную культуру почти в полной изоляции от внешнего мира.

Поглощенные бесконечными заботами о своих маисовых полях и урожае, земледельцы майя и не помышляли больше ни о чем другом. Им были совершенно чужды какие-либо проявления воинственности и милитаризма. «Война,– отмечает американский археолог Ч. Галленкамп,– никогда не играла в истории майя такой важной роли, как, например, у египтян и греков». Религия постепенно проникла во все сферы жизни общества, а ее хранители, жрецы, сосредоточили в своих руках всю полноту власти. Простой же люд только из-за уважения к богам добровольно обеспечивал этих духовных владык всем необходимым и принимал участие в строительстве дворцов и храмов.

Но эта стройная на первый взгляд научная концепция, созданная еще в 30-50 г^дах усилиями С. Морли, Э. Томпсона, А. Киддера и многих других авторитетных исследователей культуры майя, теряет свою силу, не выдерживая сокрушительного натиска новых археологических открытий и фактов.

Прежде всего представляется в корне неверной сама предпосылка о том, что древние майя сознательно стремились к изоляции от соседних народов. История человечества почти не знает таких четко зафиксированных случаев. И вместе с тем она изобилует массой конкретных примеров совершенно иного рода.

«Сказки «Тысячи и одной ночи»,– пишет известный немецкий этнограф Ю. Липе,– стали незабвенным памятником важнейшего торгового пути из Багдада в Басру, а по древним крупным торговым артериям, соединявшим Урал с Каспийским морем, на протяжении всей истории переселялись из Азии в Европу все новые и новые массы людей. По древним «шелковым путям», которые вели от Самарканда к Гиндукушу и от Гоби к Пекину, совершал свои путешествия Марко Поло… В Америке участники торговых экспедиций майя преодолевали/огромные пространства. Были найдены даже карты знаменитого пути, который вел от, Шикаланго (южное побережье Мексиканского залива, штат

ско.– В. Г.) через девственный лес к золотоносным районам Гондураса…»

Археологические раскопки последних лет со всей очевидностью доказали наличие широких торговых и культурных связей майяской цивилизации с самыми далекими областями Мексики и Центральной Америки.

В вечнозеленых джунглях Петена (Северная Гватемала) находятся руины крупнейшего города майя 1 тысячелетия н. э.– Тикаля. Он стоит вдали от моря: в 175 километрах по прямой от Гондурасского залива, в 260 километрах от залива Кампече и в 380 километрах от Тихого океана. И тем не менее в городе обнаружено множество «даров моря» как с Тихоокеанского, так и с Атлантического побережья: раковины Спондилус, иглы морского ежа, кораллы, губки, жемчуг, позвонки морских рыб и т. д. В пышных гробницах местной знати часто встречаются предметы роскоши, привезенные из Центральной Мексики. Столица важнейшей центрально-мексиканской цивилизации того времени – Теотихуакан – отстоит от Тикаля по прямой более чем на 1200 километров. Их разделяют высокие горные хребты, широкие реки, болота и бесконечные леса. И тем не менее торговые караваны теотихуаканцев и майя посещали оба города постоянно. В Теотихуакане, в одном из кварталов этой громадной метрополии, найдено значительное число черепков майяской керамики и резные вещицы из голубовато-зеленого нефрита. По предположению ученых, здесь находился квартал торговцев майя, с их жилищами, складами товаров и святилищами. Такой же квартал есть и в Тикале. Помимо десятков дорогих предметов теотихуаканского производства (изящные керамические вазы и чаши с резными и расписными орнаментами, оружие из зеленого обсидиана, который добывался только в Центральной Мексике, и т. д.), в городе обнаружено несколько зданий и храмов, построенных по канонам архитектуры Теотихуакана. Есть там и скульптуры некоторых центрально-мексиканских богов, например бога дождя и воды.

В городе Копано (Гондурас), расположенном на самом юге территории майя, под каменной стелой VIII века н. э., в тайнике найдены обломки золотой статуэтки. Анализ металла и художественный стиль предмета доказывают, что он был привезен в город из Панамы.

На Юкатане археологи подняли со дна «Священного Колодца» города Чичен-Ицы множество интересных находок, происходящих из самых разных уголков Мезоамерики: от Западной Мексики до Панамы и Колумбии. И этот перечень доказательств взаимных контактов можно продолжать до бесконечности.

Еще больше данных о торговых связях майя с соседями мы имеем для периода, непосредственно предшествовавшего испанскому завоеванию (XII-XVI вв. н. э.). Здесь на помощь чисто археологическому материалу приходят уже недвусмысленные свидетельства различных письменных .документов и источников. «Занятие, к которому они наиболее склонны, шет испанский епископ Диего де Ланда о юкатанских майя,– была торговля. Они вывозили соль, ткани и рабов в землю Улуа и Табаско, обменивая все это на какао и камешки (нефрит.-В. Г.), которые служили у них монетами». Конкистадор Эрнандо Кортес, проходя во время своего Гондурасского похода в 1525 году через провинцию майя-чонталь Акалан', отметил, что «товары, которые наиболее в тех местах в ходу, это какао, одежда из хлопка, краски для тела.., факелы для освещения, сосновая смола для воскуривания дыма перед их идолами, и низки цветных раковин, которые они очень ценят как украшения».

В доколумбовой Мезоамерике одним из наиболее важных предметов обмена была соль – столь необходимый продукт для жизни человека. Она добывалась главным образом на западном и северном побережье Юкатана. «Почти по всему этому побережью, от

Точное местонахождение Акалана и его столицы Ицамканака до сих пор вызывает споры среди ученых. Многие помещают эту провинцию в бассейне р. Канделария, на территории мексиканского штата Кампече.

пече до реки Ящеров и далее,– писал испанский монах Алонсо Понсе, ются превосходные соляные источники, которые без какой-либо затраты труда дают много соли, крупной и очень белой». Вот почему совершенно справедливо утверждение американского историка Ральфа Ройса о том, что «торговое процветание Северного Юкатана было основано преимущественно на экспорте хлопчатобумажных тканей и соли».

Особую роль играли в жизни цивилизованных народов доколумбовой Мексики и Центральной Америки бобы какао. Они были не только ценным продуктом питания, лекарством и приятным напитком, но и служили здесь всеобщим эквивалентом – «товаром товаров». Бобами какао в качестве денег широко пользовались не только майя, но и ацтеки, жители Никарагуа и Панамы. «Это какао,– отмечает А. Понсе,– служило мелкой монетой по всей Новой Испании (Мексика и Гватемала.– В. Г.), как в Кастилии служит медная монета. В обмен на бобы какао они покупают все вещи, как если бы они покупали их за деньги». У другого испанского летописца, Овьедо, мы находим еще более интересные данные на этот счет. «Они (индейцы.– В. Г.),– пишет он,– хранят их (бобы какао.– В. Г.) и относятся к ним с таким же вниманием и уважением, как христиане относятся к золоту или деньгам, потому что эти бобы считаются здесь деньгами и индейцы могут купить на них любые товары. Таким образом, в провинции Никарагуа один кролик стоит 10 этих бобов.., один раб стоит 100 бобов…» Поскольку в первые годы конкисты испанские монеты были в Новом Свете еще довольно редки, Кортес и Монтехо вынуждены были платить жалованье своим войскам «индейскими деньгами», то есть бобами какао. Историк А. Эррера пишет, что один испанский золотой реал приравнивался к 200 бобам какао.

В старых испанских хрониках упоминаются иногда и некоторые торговые центры, существовавшие на территории майя накануне прихода европейцев.

На побережье Мексиканского залива, в северной части Лагуны де Терминос, находился город, Шикаланго – крупный торговый пункт, куда приходили и ацтекские торговцы – «почтека», и юкатанские купцы, и жители юга.

Другой торговый центр – Симатан – стоял на реке Грихальва и был конечным пунктом длинного сухопутного маршрута из долины Мехико и перевалочной базой для товаров, шедших вниз по реке из Чьяпаса.

В устье той же реки был расположен город Потончан, контролировавший не только торговлю в низовьях реки Грихальва, но и морские пути вдоль западного побережья Юкатана. Это было большое и многолюдное поселение, обнесенное со всех сторон крепким деревянным частоколом.

Выше уже шла речь о богатой провинции майячонталь Акалан и ее столице Ицамканаке. Выгодное географическое положение позволяло местным жителям вести оживленную посредническую торговлю с самыми отдаленными областями Гондураса и Гватемалы. «В Акалане,– пишет Кортес,– есть многочисленные торговцы и люди, торгующие во многих местах и богатые рабами и другими вещами, которые обмениваются в этой земле… Как мне удалось узнать, здесь нет иного верховного правителя, кроме наиболее богатого торговца, имеющего большую торговлю по морю с помощью своих судов, и таковой есть Апасполон… И это по причине того, что он очень богат и торгует до такой степени, что даже в городе Нито… он имел квартал со своими агентами и, вместе с ними, своего родного брата, торговавшего своими товарами». Перед нами бесспорный образец индейской торговой республики, напоминающей во многих отношениях знаменитые торговые государства средневековой Европы – Венецию и Геную. Могущество и богатство Акалана целиком зависело от интенсивной внешней торговли, и после нарушения испанцами системы индейских торговых связей эта «купеческая республика» быстро приходит в упадок.

На южных границах территории майя находились в XVI веке еще два важных торговых центра: Нито (в устье Рио Дульсе, Гватемала) и Нако (на реке Улуа, Гондурас). Именно сюда регулярно наезжали за какао и другими товарами юкатанские купцы и вездесущие торговцы майя-чонталь из Акалана.

Важным перевалочным пунктом, где скрещивались многие сухопутные и водные торговые пути, был и Четумаль (юго-восточное побережье Юкатана). Эта область славилась своими плантациями какао и обилием меда.

Нередко наиболее почитаемые религиозные центры были одновременно и крупными торговыми пунктами. Так, к святыням острова Косумель, у северо-восточного побережья Юкатана, где находился особо почитаемый идол богини луны и деторождения Иш Чель, ежегодно собиралось множество пилигримов из Табаско, Шика– ланго, Чампотона и Кампече. Если верить некоторым ученым, то эти богомольцы были одновременно и торговцами, о чем говорит обилие на острове самых разнообразных предметов, привезенных издалека. Ту же самую картину наблюдаем мы и в Чичен-Ице, с ее знаменитым «Колодцем Жертв», привлекавшим ежегодно массу верующих со всех концов Мексики и сопредельных областей.

Основываясь на этих фактах, американский исследователь Эрик Томпсон выдвинул гипотезу о существовании в древности длинного морского пути вокруг всего полуострова Юкатан: ,от Шикаланго (Табаско) на западе до южной части Гондурасского залива на востоке. О наличии такого пути свидетельствуют и археологические находки. При раскопках в Атасте на побережье мексиканского штата Кампече археологи обнаружили две гробницы середины XV – начала XVI века. В них, помимо местных майяских изделий, имелось множество ножевидных пластин из зеленого обсидиана и керамика с оранжевой поверхностью центральномексиканского типа. Зеленый обсидиан в доколумбовой Мезоамерике добывался всегда лишь в одном месте – в Пачуке, штат Идальго, на северо-востоке Мексики. Видимо, этот минерал экспортировался ацтекскими (а до них – теотихуаканскими) купцами в портовые города майячонталь – Шикаланго и Потончан по суше в виде сырья. Здесь местные мастера делали из него различные инструменты и оружие, а местные торговцы доставляли и свои и ацтекские товары морем вокруг всего полуострова вплоть до Гондураса. Итак, по крайней мере накануне испанского завоевания, юкатанские майя вели оживленную морскую торговлю с ближними и дальними соседями, а их важнейшие города стояли либо прямо на побережье моря, в удобных бухтах и заливах, либо вблизи устьев судоходных рек. А это красноречиво говорит о большом значении мореплавания и морской торговли в развитии хотя бы наиболее позднего варианта майяской цивилизации в XII-XVI веках н. э.

Американский историк А. Миллер считает, что «море вообще играло в жизни древних майя огромную роль: как в практическом, так и в ритуальном смысле». Море давало индейцам обильную пищу и служило удобной магистралью для перевозки на большие расстояния громоздких и тяжелых товаров. Море было той широкой дорогой, по которой прибывали к майяским берегам из дальних стран диковинные экзотические предметы и сырье, необходимое для повседневной жизни. Морем же, как правило, проникали на Юкатан и различные чужеземные влияния – религиозные, философские, культурные.

Но именно оттуда, из голубых бескрайних просторов, внезапно налетали на цветущие майяские города страшные тропические ураганы, сея вокруг смерть и разрушения. Оттуда же, словно проклятие богов, появлялись вдруг на горизонте легкие ладьи пиратов, периодически совершавших опустошительные набеги на прибрежные селения майя. В числе этих пиратов находились и людоеды-карибы с Малых Антильских островов. «…Пришли иноземцы, пожиратели людей, иноземцы без юбок – их название, страна не была опустошена ими*. Так лаконично описывается один из подобных набегов диких карибских племен на побережье Юкатана в 1359 году в древней книге майя «Чилам Балам».

Само местонахождение Карибского моря на крайнем востоке майяского мира навело индейцев на мысль о взаимосвязи его с восходящим солнцем, символизирующим рождение нового дня, новой жизни. В то же время, по древним поверьям, море было связано со смертью, с таинственным и мрачным загробным царством, где душа человека отрывается от своего родного окружения и вынуждена находиться среди каких-то сверхъестественных и страшных чудищ. Таким образом, для всех майя и особенно для обитателей восточного побережья Юкатана, море было важнейшей и определяющей силой в их жизни, силой одновременно и доброй и злой.

Но как могли отважиться на противоборство с коварной морской стихией люди, жившие еще фактически в каменном веке?

Не секрет, что до сих пор в науке преобладает мнение о крайне низком уровне развития мореплавания и кораблестроения у индейцев доколумбовой

рики. Считается, что они не могли на своих утлых лодчонках совершать сколько-нибудь дальние походы в океанские просторы и ограничивались самыми короткими рейсами непосредственно вдоль побережья.

И для такого негативного вывода имелись свои веские причины. Когда над берегами Нового Света рассеялся дым от первых залпов многопушечных испанских кораблей, а солдаты Кортеса и Писарро сокрушили столицы самых могущественных государств индейской Америки – Куско и Теночтитлан, местное мореплавание было уже практически сведено к нулю.

Грозные флотилии боевых лодок ацтеков и майя были рассеяны и потоплены. Торговые связи между индейскими городами прекращены. А те люди, которые обеспечивали эту торговлю всем необходимым и ради которых она, собственно, и велась,– правители, знать и жрецы – либо погибли в кровопролитных сражениях с чужеземцами, либо укрылись в глухих и труднодоступных местах. Мир доколумбовых индейских цивилизаций постигла невиданная по масштабам катастрофа.

Стоит ли удивляться, что считанные годы спустя после завершения конкисты не осталось буквально никаких следов и от высокого мореходного искусства индейцев. И когда изучением традиционной индейской культуры занялись, наконец, профессиональные археологи и этнографы, некогда внушительные торговые ладьи индейских мореходов выродились уже в жалкие лодчонки, избегавшие выходить в открытые морские просторы. Убеждение в крайне примитивном уровне мореплавания у американских аборигенов стало тогда всеобщим.

Туру Хейердалу пришлось с риском для жизни пройти на бальсовом плоту, построенном по древнеперуанской модели, тысячи миль в Тихом океане, чтобы доказать скептикам высокие мореходные качества этого неуклюжего на вид судна.

А что же древние майя? Неужели они действительно были робкими и забитыми земледельцами, накрепко привязанными к своим жалким хижинам и маисовым полям в глубине вечнозеленых джунглей? Отваживались ли они выходить хоть иногда в открытое море? И если да, то на чем именно, на каких лодках или судах?

По иронии судьбы наиболее полные сведения о мореплавании древних майя содержатся в воспоминаниях и хрониках тех самых людей, руками которых оно и было впоследствии уничтожено.

Наиболее детальное описание морской ладьи торговцев майя сделал еще в начале XVI века Христофор Колумб – первооткрыватель Нового Света. 30 июля 1502 года знаменитый адмирал «моря-океана», в четвертый раз отправившийся искать счастья за просторами Атлантики, обнаружил еще один клочок суши. Это был остров Гуанаха, расположенный близ северного побережья Гондураса. Сам того не ведая, великий мореплаватель оказался буквально в двух шагах от тех сказочно богатых «восточных царств», о которых он так долго мечтал во время своих многолетних путешествий. Прямо на север, в нескольких десятках километров от вновь открытого островка, лежала обширная и богатая страна, с многолюдными городами и цветущими селениями – «страна оленя и фазана», как называли ее местные жители – индейцы майя.

Но Колумб повернул на юг и, медленно плывя вдоль центрально-американского побережья, с каждой пройденной лигой (лига – староиспанская мера длины, равная в среднем около 5,6 километра) удалялся от объекта своих мечтаний – богатой «восточной» страны с высокоразвитой культурой. И если бы не одна случайная встреча на перепутье морских дорог, мы так, вероятно, никогда бы и не узнали, что первым европейцем, увидевшим майя, был сам первооткрыватель Америки. Впрочем, предоставим слово летописцу, с протокольной точностью запечатлевшему это событие в анналах истории.

Неподалеку от острова Гуанаха, в Гондурасском заливе, пишет брат знаменитого мореплавателя – Бартоломе Колумб, «мы встретили индейскую лодку, большую, как галера, шириной в 8 шагов, сделанную из одного ствола дерева. Она была нагружена товарами из западных областей… Посредине лодки стоял навес из пальмовых листьев.., который защищал тех, кто находился внутри, от дождя и морских волн. Под этим навесом разместились женщины, дети и весь груз. Люди, находившиеся в лодке, хотя их было 25 человек, не стали защищаться от преследовавших их шлюпок. Поэтому наши захватили ладью без борьбы и привели

всех на корабль, где адмирал вознес всевышнему благодарственную молитву за то, что без всякого ущерба и риска для своих он узнает о делах этой земли».

Испанцев поразило все: и размеры индейского судна, и численность его экипажа, и то, что туземцы держались независимо и смело. Но особенное удивление вызывали их одежда и внешний вид: невысокие стройные люди с невозмутимыми лицами, в изящных, с яркими цветными вышивками рубахах, плащах, набедренных повязках и юбках из хлопчатобумажной ткани, были так непохожи на полуголых обитателей вест-индских островов, встречавшихся до сих пор европейцам. В число товаров, обнаруженных в лодке, входили тонкие хлопчатобумажные ткани, медные топоры и колокольчики, бобы какао, кремневые кинжалы, деревянные мечи с лезвиями из острых пластинок обсидиана, маис и т. д. Видимо, эта ладья совершала обычный торговый рейс из приморских городов Табаско или Кампече (на побережье Мексиканского залива) в Гондурас, вокруг всего Юкатанского полуострова. Во всяком случае ее капитан и владелец во время беседы с Колумбом часто показывал на северо-запад и повторял, что пришел из земли «Майям», т. е. что он и члены его экипажа – майя.

Таким образом, это майяское судно, приводимое в движение веслами, должно было вмещать по меньшей мере до 40 человек, поскольку, помимо 25 мужчин, очевидцы упоминают еще какое-то количество женщин и детей, сидевших под навесом из пальмовых листьев.

На первый взгляд долбленая лодка таких огромных размеров кажется почти невероятной. Однако есть и другие испанские источники, подтверждающие это сообщение. Официальный королевский летописец Овьедо-иВальдес, говоря об индейцах Вест-Индии (Большие и Малые Антильские острова), отмечает, что они имели долбленые лодки на 40 и даже на 50 человек, «длинные и такие широкие, что между гребцами поперек лодки можно было положить еще целый бочонок». Поскольку слова «гребцы» и «лучники» употребляются здесь как синонимы, видимо, здесь идет речь о военной ладье араваков или карибов, часто совершавших опустошительные набеги и на соседей – жителей островов, и на

восточное побережье Центральной Америки. Овьедо подчеркивает, что такие лодки изготовлялись из одного древесного ствола с помощью огня и каменного долота, и ходили они как на веслах, так и под парусами.

Конкистадор Берналь Диас дель Кастильо – очевидец и участник завоевания ацтеков и майя – описывает лодки-каноэ индейцев как долбленки, вмещающие до 40-50 человек. 4 марта 1517 года, стоя на борту одной из каравелл эскадры Франсиско Эрнандеса де Кордовы – первооткрывателя Юкатана, Диас увидел впечатляющую картину – огромный каменный город на берегу и флотилию больших лодок, спешащих к кораблям чужеземцев. «И мы увидели,– вспоминает он,– десять крупных лодок, называемых пирогами, набитых жителями этого города, которые спешили к нам и на веслах и на парусах. Эти пироги выглядят наподобие корыта. Они весьма велики и выдалбливаются из одного огромного дерева. Многие из них вмещают до 40 индейцев».

Хуан-Диас, капеллан экспедиции Грихальвы (1518 г.), определил на глаз, что флотилия боевых лодок майя-чонталь, встреченная испанцами у побережья Табаско в устье реки Грихальва, состояла из 100 судов, вмещавших до 3000 воинов. И если он не преувеличивает, то некоторые из этих лодок должны были иметь значительные размеры и экипаж из 30-40 человек.

Есть все основания предполагать, что индейцы Мексики и Центральной Америки использовали в ряде случаев на своих судах и нашивной борт. Такие лодки использовались, например, ацтеками против конкистадоров во время осады Теночтитлана. Их до сих пор строят индейцы майя, живущие вокруг озера Атитлан в горной Гватемале. Видели подобные лодки и первые европейцы у обитателей Ямайки и Пуэрто-Рико. Нашивные борта делались во всех упомянутых случаях либо из плоских дощечек, либо из тростника, обильно промазанных смолой.

До сих пор существует широко распространенное мнение о том, что парус и нашивные борта не были известны в доколумбовой Америке до прихода европейцев. Выше уже приводились примеры, опровергающие это субъективное утверждение. Но список таких доказательств можно и продолжить.

О парусной лодке майя, привезшей на остров Косумель пленника-испанца Хоронимо де Агиляра, сообщает в своих «Письмах императору Карлу V» конкистадор Эрнандо Кортес.

Берналь Диас видел в 1525 году у входа в Залив Дульсе на Атлантическом побережье Гватемалы торговую ладью майя, идущую неподалеку от берега одновременно и под парусом и на веслах.

В 1586 году испанский монах Алонсо Понсе во время своего путешествия через Залив Фонсека на Тихоокеанском побережье Гондураса так описал лодки местных индейцев: «Эти каноэ, на которых мы совершили свое путешествие, не слишком длинны, но широки, поскольку во внутренней, полой их части, ближе к днищу, они имеют около 1,25 метра ширины и столько же высоты, и борта постепенно становятся уже, до тех пор, пока они не разделяются вверху лишь промежутком в две ладони. Индейцы делают их из некоторых пород очень толстых деревьев, выдалбливая сверху в стволе внутреннюю часть… Эти лодки плавают хорошо, и индейцы придают им такую форму, чтобы они лучше противостояли большим волнам и бурному морю, обычному для данных мест. Обычно они приводят их в движение с помощью весел, хотя иногда пользуются и парусом, сделанным из хлопчатобумажной ткани или из тростниковых циновок…». В каждой лодке, перевозившей монахов, имелось 8 гребцов.

Изображения долбленых весельных лодок довольно часто встречаются и в произведениях искусства древних майя, начиная по крайней мере с VII века н. э. (Тикаль – костяные резные предметы из гробницы 116) и до XII-XIII веков (золотые диски из «Колодца Жертв» и фрески из «Храма Воинов» в Чичен-Ице). Конечно, там в силу большой специфики официальных канонов местного искусства все интересующие нас мотивы даны в сильно стилизованном виде. Но тем не менее основные черты описанных выше плоскодонных и мелкосидящих лодок, выдолбленных из больших древесных стволов, отчетливо представлены и здесь.

Подобный тип судна был как нельзя лучше приспособлен для плавания в прибрежных водах страны майя. Дело в том, что восточное побережье Юкатана

никогда не считалось удобным местом для мореплавания. Вероломные коралловые рифы и часто меняющиеся ветры, не говоря уже о страшных тропических ураганах, создают здесь постоянную угрозу судам.

Бесчисленное количество кораблекрушений, произошедших в этой части Карибского моря начиная с XVI века и по настоящее время, красноречиво говорит о тех реальных опасностях, которые поджидают здесь моряков. Однако торговые ладьи майя с их мелкой осадкой были великолепно приспособлены для плаваний в этих водах. Когда же индейцы видели приближение бури, они могли быстро найти убежище в многочисленных морских заливах и бухтах изрезанного юкатанского побережья.

Документы доколумбовой эпохи сохранили нам даже имя тех мореходов, которые регулярно совершали торговые рейсы вокруг всего полуострова Юкатан на своих крепких и вместительных ладьях. Это были майячонталь из Акалана. Э. Томпсон называет их «путунами» и «финикийцами Нового Света».

Остается решить, в какой мере оправдано такое сопоставление майяских торговцев-путунов с самыми прославленными древними мореходами Старого Света.

«О путешествиях в неведомые земли на заре истории,– пишет немецкий географ Рихард Хенниг,– мы узнаем, естественно, лишь тогда и только там, где важные события сохранились для последующих поколений в изображениях или письменах, будь то в виде высеченных на камне надписей и других свидетельств…

Молодая наука археология, о которой до конца XIX века история культуры, признававшая лишь литературные источники, ничего не знала, поразительно расширила наши знания о прошлом. Она позволила нам заглянуть в эпохи, считавшиеся навсегда погруженными во мрак забвения, эпохи, о которых ничего не рассказывает ни одна народная легенда».

И действительно, если древние летописи и хроники хранят почти полное молчание о дальних морских путешествиях майя, то куда более красноречивы на этот счет археологические находки – предметы, сделанные майяскими мастерами, но найденные на других территориях.

Ближайшим от Юкатана на востоке был остров Куба, отделенный от Мексики всего лишь стодвадцатикилометровым Юкатанским проливом. Отсюда острова Вест-Индии идут как на север – к полуострову Флорида в США, так и на юг-к берегам Венесуэлы и Гайяны в Южной Америке, обеспечивая тем самым удобные пути для передвижения древних индейских племен. Точно так же и мореходы майя доколумбовой эпохи, двигаясь от острова к острову, могли сравнительно легко попасть от восточного побережья Юкатана до северо-восточной части Южноамериканского континента. Однако господствующие в этом районе ветры и течения благоприятствуют только плаваниям с юга на север, но никак не наоборот. Подобные природные препятствия, бесспорно, значительно затрудняли прямые контакты майя с индейцами Антильских островов, но не могли прервать их совсем.

Вместе с тем, несмотря на ничтожное расстояние, отделявшее Кубу от Юкатана и наличие у местных жителей прочных мореходных лодок, мы находим в письменных источниках всего лишь два смутных свидетельства о взаимных контактах индейцев Мезоамерикии Вест-Индии. В книге майя «Чилам Балам» говорится о прибытии на Юкатан в 1359 году голых чужеземцев, охотившихся за людьми, с тем чтобы их съесть. Вероятно, это был отряд воинов-карибов, совершавший свой обычный набег на соседние племена. Известно также, что некоторые индейцы на северном побережье Гаити рассказали Колумбу во время его первого путешествия в Новый Свет, будто в 10 днях пути на лодке на запад от их острова находится большая земля, где в отличие от местного населения все жители ходят одетыми.

Обратимся к археологии. Кубинский археологлюбитель Маурисио Лиес обнаружил в прибрежном песке мыса Сан-Антонио, на самой западной оконечности Кубы, обломок керамического сосуда майя 1 тысячелетия н. э. и несколько кусков обсидиана. Как известно, обсидиан на Антильских островах в естественных условиях не встречается, и, таким образом, можно предполагать, что и этот минерал и глиняную вазу характерного майяского облика привезли с собой на остров юкатанские торговцы. При подводных исследованиях близ берегов

ной Ямайки аквалангисты нашли недавно различные предметы из обсидиана, происходящего, по мнению геологов, иа горных районов Гондураса. Определить точный возраст этих вещей пока не удалось, но они несомненно связаны с какими-то торговыми или культурными контактами доиспанского периода.

Майя еще задолго до эпохальных плаваний Колумба заимствовали у обитателей островов Вест-Индии такую удобную в тропиках вещь, как подвесной гамак, а карибы и араваки, в свою очередь, получили от них знаменитую ритуальную игру в мяч, называвшуюся у ацтеков «тлачтли».

Столь скудный набор материальных свидетельств, доказывающих пребывание майяских мореходов на Антиллах, может объясняться еще и тем, что майяские торговцы не слишком были заинтересованы в плаваниях на восток – к «диким» обитателям островов Вест-Индии.

Другое дело – южный маршрут – в богатые золотом и какао области Центральной Америки, где находятся сейчас латиноамериканские страны Никарагуа, Коста-Рика и Панама.

Множество золотых дисков и статуэток, изготовленных в провинциях Кокле и Верагуас – на западе и юге Панамы, было обнаружено при исследованиях на дне «Колодца Жертв» в Чичен-Ице, на полуострове Юкатан. Это – прямое доказательство интенсивных торговых связей майя с жителями самых южных областей Центральной Америки. Выше уже говорилось о том, что торговцы-майя совершали регулярные морские рейсы вплоть до южного побережья Гондурасского залива. Но если принять во внимание обилие золотых и бронзовых предметов из Коста-Рики и Панамы на майяской территории и находки вещей майя в южных странах, то, видимо, мы не слишком погрешим против истины, продлив морские маршруты юкатанских торговых караванов и до Панамского побережья.

Привозная майяская керамика 1 тысячелетия н. э. обнаружена археологами в Никарагуа и Коста-Рике. На севере Атлантического побережья Коста-Рики, в местечке Ла Фортуна, найден сланцевый диск с иероглифами майя, а в Эль Чапарроне – нефритовая подвеска

с резной фигурой майяского божества. По определению ученых, первый из названных предметов относится к 300-500 годам н. э. и происходит из района города Тикаля (Петен, Сев. Гватемала), второй же напоминает скорее по стилю изделия горных майя 1 тысячелетия н. э. из Каминальгуйю (Гватемала). Конечно, эти вещи могли попасть в Коста-Рику и сухопутными путями, через торговцев-посредников. Однако нельзя полностью исключить и возможность прямых морских сообщений майя с южными областями Центральной Америки.

Но и эти сравнительно далекие от Юкатана страны не были еще конечным пунктом – «ультима туле» морских походов предприимчивых майяских купцов. Их прочные и легкие парусные ладьи бесстрашно бороздили океанские просторы в поисках новых земель и богатств, уходя все дальше и дальше на юг и югозапад. Правда, ни в исторических анналах, ни в археологических раскопках до сих пор никаких доказательств этой многовековой майяской Одиссеи найти не удавалось. Голубые воды Атлантики надежно хранили свою тайну. И если бы не одно случайное открытие, сделанное всего лишь несколько лет назад, то мы, вероятно, так никогда бы и не узнали об истинных пределах известных майяским мореплавателям земель.

В 1970 году сквозь лабиринты коралловых пещер на острове Бонайре, затерявшемся в южной части Карибского моря, медленно пробирался человек с фонарем в руке. В одной из пещер, осветив скрытые в полумраке стены, он неожиданно увидел какие-то странные знаки. Что это? Культовые рисунки местных аравакских племен? Или же следы давнего пребывания на острове отчаянных европейских пиратов? Случилось почти невероятное! Здесь, на каком-то забытом богом маленьком карибском островке у самого побережья Венесуэлы и на удалении свыше 2000 километров по прямой от Юкатана, отчетливо виделись нанесенные красноватокоричневой краской на стене пещеры иероглифы древних майя! Ошибки быть не могло! Чарльз Лэкомб из Флоридского университета в г. Майями (^ША) уже давно и не без успеха сам занимался майяскими письменами и хорошо в них разбирался. Мореходы майя действительно побывали когда-то на острове Бонайре

за тысячу километров к юго-востоку от своих обычных торговых маршрутов. И не только побывали, но и оставили после себя своеобразные автографы – пространные надписи, состоящие из типичных иероглифов майяского календаря.

Из старых работ конца XIX века Ч. Лэкомбу было известно, что в некоторых пещерах острова есть «индейские письмена». Он и ожидал найти здесь символические изображения и ритуальные знаки араваков. Бонайре – небольшой островок, имеющий около 38 километров в длину и 8 километров в ширину. Он входит в состав Голландской Вест-Индии (Антилл) и расположен всего в 96 километрах к северу от побережья Венесуэлы вдали от земель, посещавшихся когда-то древними майя. Голландские археологи, обследовавшие эти места в 1890 году, сняли копии с некоторых пещерных рисунков и опубликовали их, приписав индейскому племени кайкетаос аравакской группы, и определили возраст не старше чем 500 лет. Но вот на остров приехал посмотреть на «индейские письмена» профессор Ч. Лэкомб. «Когда я,– вспоминает ученый,– впервые увидел на стене пещеры иероглиф «Ламат», служивший у майя для обозначения одного из 20 дней недели, то просто не поверил своим глазам». Однако надписи были здесь, перед ним, во всей своей осязаемой реальности. И им следовало дать какое-то разумное объяснение. Было очевидно, что местные индейцы-араваки с их довольно примитивной культурой не могли сами создать развитую систему иероглифической письменности и календаря, да к тому же как две капли воды похожую на майяскую. Следовательно, остается предполагать, что надписи из пещер острова Бонайре – следы пребывания там мореплавателей из страны майя, сознательно или по воле случая попавших в эту часть Атлантики.

И хотя ближайшая к Бонайре территория, населенная индейцами майя, находится на побережье Гондураса, вряд ли приходится сомневаться в том, что влияние самобытной и яркой цивилизации майя распространялось далеко за пределы ее фактических границ: от южных областей современных QUIA на севере до Панамы и Колумбии на юге. Большинство специалистов по культуре майя признает, что в принципе майяские моряки и торговцы вполне могли совершать

вания на Антильские острова и на юг, вдоль Карибского побережья Никарагуа, Коста-Рики и Панамы. Если это так, то нет ничего удивительного и в том, что отдельные лодки или ладьи майяских мореходов могли уноситься ветрами и течениями далеко в сторону от обычных торговых маршрутов, в том числе и до побережья Венесуэлы.

Но хотя иероглифические надписи майя были найдены впоследствии и на других близлежащих от Бонайре островах – Кюрасао и Аруба, многое еще остается неясным. Настоящие исследования пещерных письмен еще только начинаются: прежде всего нужны широкие археологические раскопки; далее следует определить точный возраст самих иероглифов, установив по их внешнему облику и стилю ту возможную область или центр на территории майя, откуда пришли написавшие их люди.

Однако главное уже сделано. Вопреки традиционному мнению о культуре древних майя как культуре сугубо «сухопутной», не имеющей развитых традиций мореплавания, открытия на острове Бонайре красноречивее всяких слов говорят об огромных достижениях майяских мореходов в освоении далеких островов и земель, затерявшихся в голубых просторах Атлантики.

Всяческого внимания заслуживают в этой связи и предварительные сообщения о находках в мелких прибрежных водах Багамских островов и полуострова Флориды массивных каменных стен и построек с регулярной кладкой из хорошо отесанных блоков. Так, в 1968 году с борта самолета была обнаружена под водой у берегов острова Андрее (группа Багамских островов) в Пайн-Ки прямоугольная каменная постройка. По своей планировке и внешнему виду это здание поразительно похоже на «Храм Черепах» из майяского города Ушмаля (Юкатан).

Затем на удалении около 1000 метров от берега острова Бимини, почти на десятиметровой глубине, также с воздуха, удалось найти огромную каменную стену циклопической кладки. Ее обследовал и сфотографировал археолог-аквалангист из США Дмитрий Ребиков. Впрочем, вскоре кочующие подводные пески вновь скрыли от людских глаз это интересное сооружение.

Глава О В глубинах «Священного Сенота»

«У них был обычай прежде и еще недавно бросать в этот колодец живых людей в жертву богам во время засухи… Бросали также многие другие вещи из дорогих камней и предметы, которые они считали ценными. И если в эту страну попадало золото, большую часть его должен был получить этот колодец из-за благоговения, которое испытывают к нему индейцы…»

Эти слова, написанные четыре столетия назад епископом Диего де Ландой, долгое время волновали умы путешественников, археологов и искателей сокровищ. Ведь речь шла не о каких-то далеких неведомых землях, а о совершенно определенном и хорошо известном месте – «Колодец Жертв» в майяском городе Чичен-Ица, расположенном на полуострове Юкатан в Мексике. И только препятствия, созданные самой природой,– цепи каменистых холмов, густой колючий кустарник, невыносимая жара и почти полное отсутствие воды – преграждали авантюристам, рискнувшим отправиться к развалинам древнего города, путь к желанной добыче. Итак, первоначально была лишь скупая строка старой испанской хроники о сокровищах на дне заброшенного мексиканского колодца и останках принесенных в жертву людей.

Диего де Ланда прибыл на Юкатан в 1549 году, то есть сразу же после завоевания этой области испанцами. Он объездил весь полуостров и собрал массу ценных сведений о культуре и обычаях местных индейцев. Ланда побывал в Чичен-Ице и лично осмотрел там тот мрачный провал в известняковых пластах, который именовался у майя «Священным Сенотом"'. «Этот колодец,– пишет он,– имеет 7 эстадо (20 м) глубины до воды, более 100 ступней (60 м) в ширину, он круглый и из тесаной скалы, что удивительно. Вода кажется зеленой; это, я думаю, вызвано рощей, которая его окружает; и он очень глубок». Как видит читатель, наиболее ранний и надежный наш источник о колодце Чичен-Ицы ни слова не говорит ни о прекрасных девушках, приносимых в жертву богу дождя Чаку, ни о деталях самого этого мрачного обряди. Легенда родилась позже.

В 1579 году испанские помещики-энкомендеро, обосновывавшиеся на Юкатане, должны были дать обязательный ответ на целый перечень вопросов, который составили королевские чиновники, с тем чтобы получить общее представление о современном положении дел в этом крае. Среди вопросов был, однако, и такой, который касался истории индейцев до европейского завоевания. Ответы помещиков составили объемистый

' С енот-искаженное испанцами майяское слово «цонот» – молодец, карстовая воронка с водой.

том и были названы общим именем «Реласьонес» – «Сообщения» с Юкатана. И вот в «Сообщении» из Вальядолида мы вновь находим упоминание о «Священном Сеноте». «Что касается этого колодца,– гласит указанный документ,– то правители и знатные люди всех этих провинций (Юкатана. Г.) имели обычай… бросать в него индейских женщин, из числа принадлежавших им. Они приказывали этим женщинам вымаливать у богов удачный и счастливый год для своего господина. Женщин бросали несвязанными, и они падали в воду с большим шумом. До полудня слышались крики тех, кто был еще в состоянии кричать. и тогда им спускали веревки. После того как полу мертвых женщин вытаскивали наверх, вокруг них разводили костры и окуривали их благовониями. Когда они приходили в себя, то рассказывали, что внизу много

их соплеменников – мужчин и женщин – и что они их там принимали. Но когда женщины пытались приподнять голову, чтобы взглянуть на них, то получали тяжелые удары, когда же они опускали головы вниз, то как будто видели под водой ямы и западины, и люди (из колодца.– В. Г.) отвечали на их вопросы о том, какой будет год у их господина – хороший или плохой. И если демон был зол на правителя, бросившего женщину в сенот, индейцы знали, что она уже никогда не вернется назад…»

Прошло еще несколько десятилетий, и в 1612 году испанский чиновник Томас Лопес Модель добавил к истории «Колодца Жертв» новые любопытные подробности. «Среди других жертвоприношений,– пишет он,– которым дьявол обучил их в этих провинциях Юкатана, есть одно, совершаемое ими в случае крайней необходимости и когда они нуждаются в дожде для своих посевов маиса. Во время указанного обряда они приносят в жертву одну или двух индейских девственниц… Для этого они выбирают девушку, наилучшую из всех и ведут ее в Чичен-Ицу, где находились жрецы и главное святилище… И от него они все шли процессией вместе с девицей по дороге, мощенной каменными плитами, которая кончалась на краю большого и глубокого колодца. …И они наказывали ей, что она должна делать, и сообщали, что она должна просить у их демонов и ложных богов, и, привязав ее к длинной веревке, они опускали девушку вниз в глубины колодца, окуная ее много раз, до тех пор пока не умерщвляли, для

того чтобы она была хорошим посредником с их ложными богами и те могли ниспослать обильные дожди. И тогда жертвоприношение заканчивалось, а труп девушки оставляли в сеноте. Некоторые старики-индейцы из этой провинции утверждают, что они временами видели во время этих жертвоприношений свирепого и страшного дракона, которого они описывают в виде огромного крокодила. Тот появлялся из глубин колодца, как будто для того, чтобы получить свою жертву, которую они ему посылали…»

Таков был круг прямых свидетельств о колодце Чичен-Ицы, который оставили нам испанские авторы XVI-XVII веков. Но как мы увидим ниже, как раз эта весьма скудная фактическая основа позднее получила в литературе самые разные истолкования, и к началу нашего века легенда о «Священном Сеноте» сложилась во всем своем блеске и великолепии.

В современной исторической науке общепринятым считается принцип критического подхода к любому документу или источнику, прежде чем ученый использует для своих выводов те или иные сведения, почерпнутые из старых летописей и трудов, он должен определить: где, кем и когда создан данный документ, с какой целью и, наконец, какова степень достоверности приводимых в нем фактов. Для этого необходимо сопоставить данный документ с другими, где речь идет о тех же событиях, или же проверить его с помощью иных доступных способов и средств.

Но во второй половине XIX – начале XX века, когда вышеназванные староиспанские документы стали, наконец, достоянием широких научных кругов, этот метод критической оценки письменных источников находился еще в пеленках. Казалось бы, чего проще – сравни три имеющихся документа, выяви их совпадения, а различия ^эпытайся проверить другими способами. Однако увлеченные своими романтическими взглядами на историю Нового Света ученые предпочитали верить чуть ли не каждой строчке, если только она была написана на старом пергаменте или пожелтевшей от времени ломкой бумаге. Так и появилась со временем на свет красивая легенда о священной столице майя Чичен-Ице, «Колодце Жертв» и таинственных и кровавых обрядах, связанных с ним.

Полуостров Юкатан – плоская известковая равнина, где нет ни рек, ни ручьев, ни озер. Лишь немногочисленные естественные колодцы (это глубокие карстовые воронки в пластах известняка) хранят здесь влагу среди выжженной тропическим солнцем земли. Майя называли эти колодцы «сенотами».

Там, где были сеноты, еще в глубокой древности возникли и развивались важные центры своеобразной цивилизации майя. Место, на котором в начале VI века н. э. возник город Чичен-Ица, особенно благоприятно в этом отношении. Здесь желтую юкатанскую равнину прорезали сразу два больших естественных колодца, расположенных на расстоянии около 800 метров друг от друга. Само название «Чичен-Ица» навсегда увековечило данный факт: «чи» на языке майя означает «устье», «чей» – «колодец», а «ица» – имя племени или группы майя, которое, по преданию, первым появилось на этой земле. «Устье колодцев ицев» – вот дословный перевод названия города.

Один из колодцев Чичен-Ицы был известен у местных индейцев под названием «Штолок» («игуана»). Он находился ближе к центру города, его края менее обрывисты, чем у северного сенота, а потому он был главным источником воды.

Другой сенот – и есть знаменитый «Колодец Жертв». Это – гигантская круглая воронка диаметром свыше 60 метров. Ее отвесные стены, сложенные из пластов известняка, круто обрываются вниз, к темнозеленой воде. От края колодца до поверхности воды –

раздо раньше – еще в середине 1 тысячелетия н. э. По глубокому убеждению майя, внутри колодца жил бог дождя Чак. «И он требовал, ет английский археолог Энн Уорд,– более приятных даров, нежели порубленные тела военнопленных. Поэтому у местных индейцев существовал обычай во времена засухи выбирать для него невесту из самых красивых и знатных девушек города… Невесту одевали и украшали в Храме Кукулькана и затем вели к сеноту вместе с музыкантами и певцами и свитой из жрецов, воинов и знати. На краю колодца стояли небольшой храм и платформа, слегка нависавшая над краем. Здесь и совершались последние церемонии. Когда они достигали

почти 21 метр высоты. Глубина – свыше 10 метров, не считая многометровой толщи ила на дне.

Мрачная красота этого глубокого омута с его желтовато-белыми стенами,-покрытыми зеленью ползучих растений, и его относительная недоступность вызывали у жителей Чичен-Ицы суеверный ужас. И, видимо, именно поэтому они уже с давних пор совершали здесь всевозможные обряды и жертвоприношения в честь своих могущественных языческих богов.

По мнению большинства ученых, возникновение того страшного и омерзительного ритуала, которым так печально прославился «Священный Сенот», относится к довольно позднему времени. В Х веке на Юкатан из Центральной Мексики и с побережья Мексиканского залива вторглись полчища иноземных завоевателей – тольтеков. Они подчинили себе многие города майя. Выла захвачена и Чичен-Ица. Завоеватели принесли с собой новые обычаи и обряды, новые черты в архитектуре, искусстве и религии. Среди этих нововведений был и кровавый обряд человеческих жертвоприношений. Главным местом для умиротворения разгневанных богов выбрали «Священный Сенот». Впрочем, отнюдь не исключено, что этот мрачный ритуал зародился

ционного момента, девушку со всеми ее украшениями толкали вниз, и она падала в воду, в объятия бога дождя».

Сама эффектность этого обряда – прекрасная девушка на краю страшного омута, воскуривающие благовония торжественные жрецы, молча стоящая вокруг толпа горожан в красочных одеждах, а затем толчок, отчаянный крик и далекий всплеск внизу, производили значительное впечатление на зрителей. Из самых далеких уголков страны ежегодно шли к «Священному Сеноту» тысячи паломников, чтобы бросить в него свои дары всемогущему богу дождя Чаку – покровителю земледельцев.

Правители города, со своей стороны, не жалели средств для торжественного обрамления этой печальной церемонии. Главный храм Чичен-Ицы, посвященный богу ветра Кукулькану – «Пернатому Змею», одному из самых главных в пантеоне майя, был обращен фасадом к колодцу и соединялся с ним особой «Дорогой Жертв», выложенной каменными плитами. На самом краю сенота для отправления последних торжественных обрядов было сооружено небольшое святилище.

Испанские летописи XVI века сообщают, что последние большие жертвоприношения людей в Чичен-Ице были произведены как раз накануне прихода конкистадоров. Но сам город был уже мертв по крайней мере в течение нескольких веков. И теперь только развалины массивных каменных зданий, разбросанных на огромном пространстве, напоминают о былом величии города. А «Священный Сенот», скрывающий в своих глубинах кости бесчисленных жертв, со временем превратился в грязную дыру, заполненную зеленой водой, илом и камнями.

В 1904 году в Чичен-Ицу приехал консул США в Мериде (Юкатан) – Эдвард Герберт Томпсон. Каждое поколение людей имеет свои легенды о спрятанных сокровищах и кладах. И каждое поколение людей имеет своих скептиков, иронически усмехающихся при упоминании об исчезнувшем золоте ацтеков и инков, сокровищах затонувших испанских флотилий или сказочной стране Эльдорадо. Но в Новом Свете всегда находились и такие энтузиасты, которые, подобно Шлиману, вопреки всем преградам и насмешкам упорно искали в горах и джунглях свои трои и нередко находили их. К их числу относится, безусловно, и американец Эдвард Томпсон. Родившийся в Уорчестере, штат Массачусетс, в 1856 году, он получил чисто техническое образование. Все свои немалые познания в области древних культур Мексики и Центральной Америки Томпсон приобрел исключительно путем неустанного самообразования, в ходе полевых исследований памятников майя. Будучи в 1885 году консулом США в Мериде, он случайно наткнулся на упоминание Ланды о «Колодце Жертв» в Чичен-Ице, и с этого момента все его помыслы сосредоточились на мрачной яме с зеленой водой и сокровищах в ее глубинах. Вероятно, Томпсон ознакомился и с другими

скими документами о «Священном Сеноте» – рукописями Т. Лопеса Меделя и «Сообщением из Вальядолида». Во всяком случае, когда он впервые подъезжал к руинам Чичен-Ицы, то целиком находился уже во власти красивой легенды о невинных девицах и грудах золота, сброшенных жрецами майя в глубины колодца. В своей книге «Народ Змеи» Томпсон писал: «…Во времена засухи, мора или бедствия торжественные

цессии жрецов, богомольцев с богатыми дарами и людей, предназначенных для принесения в жертву, спускались по крутым ступеням Храма Кукулькана – «Священной Змеи» и шли по специальной дороге к «Колодцу Жертв». Там, под монотонный гул трещоток, свистулек и флейт, прекрасных девушек и взятых в плен знатных воинов, вместе с бесценными богатствами, бросали в темные воды «Священного Сенота», чтобы умилостивить злого бога, который, как все верили, жил в глубинах этого омута».

Купив у местного землевладельца за гроши сразу весь участок, где находились руины древней ЧиченИцы, энергичный консул принялся за работу. Его вела вперед лишь одна цель – во что бы то ни стало найти на дне колодца те сокровища майя, о которых так красочно писали в своих трудах испанские летописцы.

Э. Томпсон целые дни проводил возле таинственного сенота. Он сначала осмотрел остатки каменного святилища на краю колодца. Затем сделал тщательные промеры самого омута: последний, как оказалось, имел почти 60 метров в диаметре, 20-метровую высоту от края до поверхности воды и почти 10-метровую глубину над тремя метрами донного ила. Сбрасывая вниз от края ритуальной платформы обрезки дерева, имитирующие человеческие фигуры, Томпсон с наибольшей долей вероятности определил то место в колодце, куда падали в древности майяские красавицы и принадлежавшие им драгоценности. Оставалось решить лишь вопрос о том, каким способом извлечь бесчисленные дары бргомольцев майя со дна этой гигантской карстовой воронки. И предприимчивый янки быстро нашел выход. Ему удалось доставить из (^ША простую, но надежную землечерпалку и два водолазных костюма. Нехитрый снаряд тут же установили на краю сенота, и работа закипела. Однако шли дни, а стальной ковш поднимал наверх только груды ила, черепки глиняной посуды да куски полусгнившего дерева, перемешанные с костями оленей и ягуаров. Э. Томпсон стал уже сомневаться: действительно ли это «Колодец Жертв»? Между тем близился сезон дождей с его буйными тропическими ливнями и ненастьем. Все планы честолюбивого консула повисли буквально' на волоске. Но вот в один из пасмурных дней и ему, наконец, улыбнулась удача.

Ковш землечерпалки принес наверх вместе с грязью два желтых комочка душистой смолы «копала». Томпсон подержал их немного в руках, разломил, а затем бросил в тлеющий костер. Облачко душистого дыма от вспыхнувших комочков мгновенно пробудило в душе консула какие-то смутные воспоминания. «Подобно солнечному лучу,– писал он впоследствии, – пробившемуся сквозь густой туман, в моей памяти вновь ожили слова старого Х'Мена, мудреца из Эбтуна: «В старину наши отцы сжигали священную смолу… и с помощью ароматного дыма их молитвы возносились к богу…»

Два комочка смолы рассеяли сомнения Томпсона: место, где он так долго работал без видимого успеха, действительно «Колодец Жертв». Но где же в таком случае сами жертвы? И словно в награду за долгое терпение землечерпалка стала поднимать на поверхность драгоценные находки: золотые и медные диски с изящной гравировкой, украшения из зеленого нефрита, бронзовые колокольчики,

глиняные чаши, топоры и, что самое главное, разрозненные кости человеческих скелетов! Среди них было и несколько женских черепов. Упорство и настойчивость консула-археолога были щедро вознаграждены, а скептики вынуждены были признать достоверность старых преданий о «Священном Сеноте» Чичен-Ицы.

Правда, ни сам Эдвард Томпсон, ни ученые, которым он показывал свою богатую коллекцию, никогда не утверждали, что все или большая часть найденных в колодце скелетов принадлежала женщинам. К сожалению, любители сенсаций и легенд не были столь сдержанными в своих высказываниях. Уже в наши дни, в 1977 году, в Лондоне вышла в свет научно-популярная книга профессора Энн Уорд «Приключения в археологии». В ней находки Э. Томпсона в сеноте описываются в следующей драматической манере: «Эти находки (имеются в виду два кусочка смолы – «пом».– В. Г.) были весомым доказательством в пользу ритуальной деятельности в сеноте, но здесь все еще отсутствовали какие-либо данные, подтверждающие достоверность легенды о невестах Юм Чака. Наконец, исследователи увидели в ковше землечерпалки среди грязи что-то белое. Это был человеческий череп, который при ближайшем осмотре оказался принадлежащим юной девушке. Затем появились на свет и другие скелеты и почти все они оказались женскими. Один из этих скелетов был переплетен с костями старца так, словно эта девушка в последний момент отважно вцепилась в старого жреца и утащила его за собой вниз, на дно колодца… После завершения работ Э. Томпсон располагал уже останками более чем 90 этих хрупких юных созданий в возрасте от 14 до 20 лет».

Уезжая из Мексики, Э. Томпсон взял с собой и всю богатейшую коллекцию находок из «Колодца Жертв». В (^ША он передал ее Музею Пибоди при Гарвардском университете. И когда, наконец, эти вещи и кости попали в руки специалистов-археологов, антропологов и этнографов,– их удивлению не было пределов: легенда о невестах бога дождя при столкновении с фактами лопнула как мыльный пузырь, но вместо нее родилась новая научная сенсация. Предметы, привезенные из полузабытого города юкатанских майя, оказались подлинным сокровищем для изучения древней истории Центральной Америки. Они принадлежали

гим народам и племенам, населявшим Новый Свет, от Северной Мексики и до Колумбии.

Но прежде всего обратимся к скелетам из «Священного Сенота». Впрочем, здесь лучше всего послушать мнение антрополога Эрнста Хутона, в руки которого попал весь костный материал, оставшийся от жертв колодца Чичен-Ицы.

«Священный Сенот Чичен-Ицы на Юкатане,– писал Э. Хутон в 1940 году,

одним из главных источников романтических историй о майя. Колодец образовался в результате падения сводов пещеры над одной из подземных рек, которая пробила себе путь сквозь известняковые пласты. Согласно древним преданиям, во времена стихийных бедствий и невзгод в колодец бросали девушек и вместе с ними разного рода драгоценности. В начале этого века Эдвард Томпсон решил проверить достоверность легенды с помощью землечерпалки. Археология сказала свое веское слово: со дна колодца вместе с илом были подняты украшения из нефрита, золота и меди и множество других предметов. Кроме того, из сенота удалось извлечь ряд человеческих черепов и костей, что подтверждает, по-видимому, слова старых летописей о жертвоприношениях здесь людей.

Всего из колодца были извлечены останки сорока двух индивидов. Кости прекрасно сохранились. И хотя согласно легенде все они должны принадлежать принесенным в жертву девицам, это отнюдь не так: 13 черепов принадлежит взрослым мужчинам в возрасте от 18 до 55 лет, 8 – женщинам в возрасте от 18 до 54 лет и 21 – детям от 1 до 12 лет… Три из восьми женщин, которые упали или были сброшены в колодец, имели еще при жизни серьезные травмы головы, видимо, от тяжелых ударов по черепу; одна женщина пострадала от перелома носа. Такие же прижизненные травмы имели и многие мужчины, брошенные впоследствии в сенот. Все вместе взятое свидетельствует о том, что эти взрослые люди до принесения их в жертву богу дождя отнюдь не пользовались среди майя каким-либо уважением и почитанием».

Эти скупые строки научного отчета специалиста ставили точку на затянувшемся споре ученых с любителями красивых легенд. Факт состоял в том, что майя действительно бросали в колодец людей. Но

жертвами их страшных богов были отнюдь не девицы, а рабы – мужчины, женщины и дети. Здесь уместно напомнить, что именно рабов приносили майя в жертву и в других особо торжественных ритуалах, например при похоронах своих умерших царей. Испанский священник Роман-и-Саморра оставил подробное описание погребальных церемоний у майя, которые он наблюдал в XVI веке, вскоре после конкисты, в области АльтаВерапас (Гватемала). «После смерти правителя,– говорит он,– когда наступал день похорон, собирались все сановники и вожди, которые приносили с собой драгоценности и другие дары, а также не менее одного раба мужского или женского пола, предназначенных для принесения в жертву…» Наконец, в уже упоминавшемся «Сообщении из Вальядолида» (1579 г.) прямо говорится, хотя лишь в отношении женщин, бросаемых в сенот, что они «принадлежали правителям и сановникам», то есть были зависимыми людьми или рабынями.

А о том, что в глубины «Колодца Жертв» часто попадали и мужчины, причем не всегда вопреки своей воле, говорит одна древняя хроника майя, сохраненная до наших дней в книгах «Чилам Балам». Речь идет о необычной истории почти детективного характера, разыгравшейся в Чичен-Ице в конце XII века с персонажем по имени Хунак Кеель. Вот что гласит эта хроника:

Было двадцатилетие 13 Владыки, когда получили дань верховные правители. Тогда началось их правление; тогда началось их царство; тогда им начали служить; тогда появились обреченные в жертву;

их начали бросать в колодец, чтобы услышали правители их пророчество.

Не пришло их пророчество. Это был Хунак Кеель из рода Кави' Кавич – имя того человека, который высунул голову из отверстия колодца на южной стороне. Так это свершилось. Он пошел объявить свое пророчество.

Начало свершаться его пророчество, когда он стал говорить. Его начали провозглашать владыког Они посадили его на трон владык.

Его начали провозглашать верховным правителем.

Он не был владыкой прежде, Он был только на службе у Ах Меш Кука.

Теперь же был провозглашен владыкой обреченный в жертву Ах Меш Куком.

Из этого туманного отрывка можно все же понять, что некий Хунак Кеель, находившийся на службе у правителя города Майяпан Ах Меш Кука, был избран последним для принесения в жертву богам, в сеноте Чичен-Ицы. Но, сумев каким-то образом выбраться из колодца, Хунак Кеель объявил собравшейся толпе, что боги именно его назначают правителем Майяпана, и вскоре действительно воссел на царский трон. Ах Меш Кук вынужден был покориться самозванцу, так как ему приходилось считаться с незыблемыми религиозными канонами, с решительным настроением народа в пользу «избранника богов». Впрочем, весь драматизм этого события вряд ли можно до конца понять, даже изучая сообщения древних майяских летописей и хроник.

Конец XII века. На всем полуострове Юкатан сложилась весьма напряженная политическая обстановка. Правители Чичен-Ицы – самого могущественного города в этом регионе, требовали от соседей все новых даней и поборов. Особое негодование вызывал у жителей других майяских городов и селений кровавый обряд человеческих жертвоприношений в «Священном Колодце» Чичен-Ицы. Для его регулярного отправления требовались десятки людей. К тому же этот обряд был удобным способом для сведения личных счетов с соперниками. Именно так и поступил правитель Майяпана Ах Меш Кук, отправив своего военачальника Хунак Кееля в Чичен-Ицу в качестве посланца к богам, обитавшим, по преданию, в глубинах «Колодца Жертв». Правитель хорошо знал, что эти «посланцы» назад никогда не возвращаются. И вот на каменной платформе у края «Священного Сенота» разыгрался последний акт трагедии. Один за другим исчезали в зеленой пучине дьявольского омута сбрасываемые вниз люди. Приближалась очередь Хунак Кееля.

И в этот драматический момент он принимает наконец решение – единственно правильное и безошибочное. «Выскочив из группы сановников,– пишет

10 В. Гуляев 145

Ч. Галленкамп,– он взбежал на платформу храма и на глазах изумленной толпы сам бросился в колодец. Спустя несколько мгновений изумрудные воды колодца вспенились, и на поверхности появился Хунак. Он громко объявил, что лично разговаривал с богами и по воле богов, он – Хунак Кеель – назначается правителем майя. Отвага Хунака покорила… толпу. Разда лись крики в поддержку молодого вождя. Его вытащили из колодца и объявили правителем».

Став полновластным хозяином Майяпана, Хунак Кеель решил сполна рассчитаться с заносчивыми правителями Чичен-Ицы, города, где ему пришлось пережить столь критические минуты. В союзе с войсками Ушмаля и Исамаля он двинулся к ненавистной столице ицев и, захватив ее, подверг страшному опустошению. С тех пор первенство в непрекращавшемся соперничестве за господство над Юкатаном более чем на два столетия переходит к Майяпану.

Но вернемся опять к колодцу и его сокровищам. Попытки проникнуть к ним не прекращаются и в наши дни.

В 1961 году была завершена подготовка мексиканской экспедиции в Чичен-Ицу. В ее состав вошли археологи из Национального института антропологии и истории в г. Мехико во главе с доктором Эйсебио Дабалосом Уртадо, аквалангисты из мексиканского клуба водного спорта и специалисты по подводной технике из США. Было решено, что для исследований в сеноте будет использован оригинальный землесос, который успешно применялся при работах в затонувшем городе Порт-Ройял на Ямайке. Землесос представлял собой десятидюймовую трубу (25 см), через которую вместе с водой с помощью сжатого воздуха засасываются наверх ил и мелкие предметы, лежащие на дне.

В колодец спустили большой деревянный плот, укрепленный на стальных бочках. Через отверстие в центре плота вывели наверх трубу землесоса. Вокруг ее основания натянули проволочную сетку, которая должна была улавливать все предметы, выброшенные землесосом вместе с водой и грязью. И вот наступил торжественный и долгожданный момент: один конец трубы лежит на дне колодца под многометровой толщей воды, а у другого конца, на плоту, в напряженном

дании застыли участники экспедиции. Прошло несколько минут, и из жерла трубы ударил пенистый гейзер мутной воды, который обрушился на проволочную сетку, рассыпая вокруг тысячи сверкающих брызг.

К концу дня в ячейках сети лежало уже множество обломков глиняной посуды и кусочков желтого «копала» – душистой смолы, употреблявшейся древними майя для религиозных церемоний.

А на дне колодца в вязкой смеси грязи и воды, в абсолютной темноте самоотверженно трудились аквалангисты. Они ощупывали руками каждую расселину, каждую выемку на дне, доставая то, чего не мог захватить землесос. В первый же день работ они нашли керамический кубок и необычайно интересную фигурку идола высотой около 30 см, сделанную из чистого каучука.

Число удивительных находок быстро росло: бусы всех сортов, кусочки полированного нефрита, золотые подвески и десятки медных колокольчиков. Любопытно, что последние почти все не имели язычков. Майя обычно «убивали» приносимую в жертву вещь, ломая ее, прежде чем бросить в колодец. Колокольчики же они заставляли молчать, вырывая их язычки.

«Священный Сенот» открыл перед учеными своеобразную подводную кладовую, где были собраны изделия не только самих майя, но и других народов, живших вдали от Юкатана. Как же могли попасть эти вещи на дно «Колодца Жертв»? На данный вопрос отвечает уже знакомый нам испанский священник Диего де Ланда. В своей книге «Сообщение о делах в Юкатане» (1566 г.) он пишет, что «занятием, к которому майя имели величайшую склонность, была торговля».

По обширной сети прекрасных мощенных камнем дорог – «сакбе» и на лодках морем отправлялись караваны купцов с Юкатана в Центральную Мексику, в империю ацтеков и на юг, в Гондурас, Коста-Рику и Панаму. На эти далекие рынки майя привозили соль, ткани, мед и рабов. В обмен они получали какао, нефрит, изделия из золота и меди. У майя не было собственного производства металлов. Поэтому почти все металлические предметы, найденные в сеноте, привозные. Это и медные с позолотой кольца из Белиза, и бронзовые колокольчики из долины Мехико, и золотые фигурки божков из Панамы, Коста-Рики, Колумбии.

Среди находок экспедиции есть и один человеческий череп. По определению доктора Дабалоса Уртадо, он принадлежал молодой женщине 18-20 лет. Еще младенцем она вынесла мучительную операцию, совершенно необходимую по канонам красоты древних майя: с помощью дощечек ее голова была искусственно сплющена спереди и сзади. И вот спустя несколько столетий череп несчастной женщины, принесенной в жертву богу дождя Чаку, лежит перед археологами как немое свидетельство разыгравшейся здесь когда-то трагедии.

Последние дни в работе экспедиции были, пожалуй, самыми удачными. Со дна колодца извлекли наиболее интересные находки: деревянную куклу, закутанную в обрывки ветхой ткани, каучуковые фигурки людей и животных, деревянные «серьги» с мозаичными вставками и прекрасный костяной нож, рукоять которого была украшена тщательно вырезанными иероглифами и обернута золотой фольгой.

Итак, четыре месяца трудных и увлекательных поисков принесли ученым тысячи ценных находок. Была сделана первая карта дна «Священного Сенота». И все же археологи имели все основания считать, что большая часть сокровищ все еще лежит в колодце.

Но чтобы получить их, требовались новые методы работ. Ведь землесос – орудие далеко не совершенное; и к тому же он мог серьезно повредить хрупкие и плохо сохранившиеся предметы. Так и возник проект частичного или полного осушения сенота.

В 1967 году экспедиция мексиканских ученых вновь отправляется в Чичен-Ицу. «Теперь,– вспоминает мексиканский археолог Пабло Буш Ромеро,– было решено либо целиком откачать воду из колодца, либо химическими методами очистить ее до полной прозрачности. Однако откачка почти ничего не дала: уровень воды понизился всего на пять метров и больше не изменялся. Тогда попробовали второй метод… Анализы показывали, что вода в колодце грязнее даже стоков нью-йоркской канализации. И все-таки химическая очистка победила: когда необходимые процессы завершились, видимость в воде оказалась вполне удовлетворительной – более пяти метров. Воду из «Священного Колодца» можно было даже пить!» .

В процессе этих исследований удалось обнаружить самые разнообразные предметы: два резных

вянных трона прекрасной работы, несколько деревянных ведер, около сотни глиняных кувшинов и чаш разных размеров, форм и эпох, куски ткани, золотые украшения, изделия из нефрита, горного хрусталя, кости, перламутра; янтаря, меди и оникса, а также кости людей и животных. И самый важный итог: «предварительные результаты исследования найденных в колодце человеческих костей,– подчеркивает П. Буш Ромеро,– говорят о том, что детей приносили в жертву чаще, чем взрослых,– детских костей там оказалось раза в полтора больше». Таким образом, налицо полное совпадение этих выводов о характере человеческих жертвоприношений в сеноте с результатами предвоенных исследований антрополога Эрнста Хутона из ^ША. В колодец чаще бросали детей и взрослых мужчин, нежели юных дев – невест бога Чака!

Между тем для работ в колодце Чичен-Ицы готовятся новые экспедиции во всеоружии науки и техники сегодняшнего дня. Продолжается тщательная обработка и изучение уже полученных богатых коллекций вещей. И нет сомнения в том, что окончательное раскрытие тайны «Колодца Жертв» уже не за горами.

Глава 1 Загадка погибших городов

VII-VIII века – время наивысшего расцвета, «золотой век» майяской классической цивилизации. Правители многочисленных городов-государств ведут успешные боевые действия на западных и южных границах страны. Караваны вездесущих торговцев-майя проникают в самые глухие и отдаленные уголки Мексики и Центральной Америки, вывозя оттуда

ный зеленый камень – нефрит, яркие перья тропических птиц, ткани, бобы какао, изящную парадную керамику с полихромной росписью, соль и обсидиан. Этот минерал – вулканическое стекло с острыми и режущими краями – широко использовался в доколумбовой Мезоамерике для изготовления орудий труда и оружия. Архитекторы, скульпторы и художники создают по заказам могущественных царей и жрецов свои бессмертные творения: многоцветные фрески Вонампака, башнеобразные храмы Тикаля, торжественно-суровые образы правителей и богов на стелах Иашчилана и Пьедрас Неграс. Казалось, ничто не могло угрожать благополучию этой великой страны.

Но происходит непонятное. К концу IX века на большей части территории низменных лесных районов майя (Северная Гватемала, Белиз, Южная Мексика) жизнь в городах прекращается или же сводится к минимуму. Зодчие перестали строить новые храмы и дворцы. Скульпторы не возводили больше стел и алтарей с календарными датами. Прекратились научные изыскания. Замерли многолюдные и шумные рынки. Пришли в запустение пышные царские дворцы.

«На священных алтарях,– пишет американский археолог Ч. Галленкамп, не куривался больше душистый копал. На широких площадях умолкло эхо человеческих голосов. Города остались нетронутыми – без следов разрушений или перестроек, как будто их обитатели собирались вскоре вернуться. Но они не вернулись. Города окутало безмолвие… Дворы заросли травой. Лианы и корни деревьев проникли в дверные проемы, разрушая каменные стены пирамид и храмов. За одно лишь столетие заброшенные города майя вновь оказались поглощенными джунглями».

И в этих словах нет ни грана преувеличения. На протяжении каких-нибудь 100 лет наиболее густонаселенная и развитая в культурном отношении область Нового Света приходит в упадок, от которого она никогда уже не оправилась вновь.

Этот неожиданный регресс в жизни древних майя доказывается тем, что в конце 1 тысячелетия н. э. в городах Южной Мексики и Северной Гватемалы не велось больше монументального архитектурного строительства и не возводились стелы с календарными датами по эре майя. «Причем в некоторых случаях, пишет Эрик Томпсон,– эти работы были прекращены столь внезапно, что платформы, созданные для того, чтобы служить фундаментом для каких-то зданий, остались пустыми, а в городе Вашактуне стены самого позднего храма оказались недостроенными».

В Тикале два последних этапа в развитии местной керамики назывались «имиш» и «эснаб». Первый из них длился с 700 по 830 год н. э» а второй с 830 по 900 год. В течение этапа «имиш» наблюдался наивысший расцвет жизни города. Именно тогда были построены пять из шести тикальских великих храмов, шесть пирамид-близнецов и десятки огромных дворцов. Максимальных размеров достигло и население города (раскопки показали, что в это время функционировало до 90 процентов известных в Тикале жилищ).

Керамика «эснаб» непосредственно происходит от традиций «имиш» и следует сразу же за ним во времени. Следовательно, ее создатели были прямыми потомками людей керамического стиля «имиш». Но как разителен контраст в общем облике этих двух этапов! В начале «эснаба» прекратилось всякое архитектурное строительство, резко сократилось население. Из нескольких сотен жилищ, вскрытых раскопками, ни в одном не было никаких следов обитания с керамикой «эснаб». Таковые встречены лишь внутри дворцовых ансамблей. Но люди не жили там, как цари,– в изобилии и роскоши: им падали на голову обветшалые крыши и штукатурка стен. Подобно варварам, беззаботно жившим среди руин

и запустения погибших городов, люди «эснаба» обосновались здесь еще на какое-то короткое время. Но они не были ни завоевателями, ни пришельцами извне. Это были всего лишь несчастные потомки прежних майя, которые все еще пересказывали истории о днях былой славы своих предков. Да и их осталось не так уже много: по подсчетам ученых, население Тикаля во времена этапа «эснаб» составляло не более 10 процентов от того, что существовало в городе в течение этапа «имиш».

Но, возможно, эти люди вовсе не погибли? Не исключено, что они в силу каких-то неизвестных нам причин просто покинули свои города и ушли в окрестные селения земледельцев. В период всеобщего хаоса, когда старые правители и боги потеряли уже всякую силу, такое решение было бы вполне оправданным и логичным.

Однако тщательные археологические исследования, проведенные в деревнях, некогда окружавших Тикаль,

показали, что положение здесь было аналогичным положению в городах – полное запустение. И если в бывшей столице какое-то небольшое население ютилось еще среди каменных громад обветшалых дворцов, то в деревнях уже не жил никто.

Уцелевшие еще жалкие остатки некогда могущественного народа не смогли долго продержаться среди обломков прежнего величия. И через 100-150 лет после возведения последней датированной стелы в городе

(869 г. н. э.) они также покинули Тикаль, оставив его во власти джунглей.

Примерно такая же картина наблюдалась в IX веке н.э. и в других городах майя – Вашактуне, Паленке, Пьедрас Неграс, Сан-Хосе и др.

Таким образом, вряд ли приходится сомневаться в том, что индейцев майя в низменных лесных районах Южной Мексики и Северной Гватемалы постигла в конце 1 тысячелетия н. э. одна из величайших в древности демографических катастроф. И хотя все подсчеты выглядят здесь пока весьма проблематично, по мнению некоторых авторитетных ученых, на этой территории в течение одного лишь столетия погибло до 1 миллиона человек!

Для объяснения этой грандиозной катастрофы, не имеющей себе равных в анналах древней истории, предлагалось множество самых разнообразных гипотез. По одной из них все города майя были внезапно разрушены сильным землетрясением. Она основана на том, что многие позднеклассические архитектурные постройки в городах майя представляют собой сейчас сплошную груду развалин, словно разбитые одним исполинской силы ударом. Кроме того, известна необычайно активная вулканическая деятельность в горных районах Чьяпаса и Гватемалы. Но дело в том, что департамент Петен (Северная Гватемала), где находились крупнейшие города майя, расположен вне пояса активной вулканической деятельности. Плачевное же состояние многих каменных сооружений связано с разрушительным воздействием ливней и буйной тропической растительности. Конституция каменных зданий майя с «ложным» сводом такова, что разрушение нижней части опорных стен приводит к обвалу огромной массы камня, образующей этот высокий ступенчатый свод.

Существует предположение, что причиной гибели цивилизации майя могло быть катастрофическое уменьшение дождевых осадков и вызванный этим «водный голод». Однако последние геохимические и ботанические изыскания в джунглях Петена показали, что незначительное сокращение количества дождевых осадков, действительно наблюдавшееся к концу классического периода, никак не могло отразиться на развитии культуры майя, а тем более вызвать ее крах.

Версия о повальных эпидемиях малярии и желтой лихорадки, вызвавших якобы запустение всей огромной территории «Древнего царства» майя, тоже несостоятельна, поскольку обе указанные болезни не были известны в Новом Свете до прихода европейцев.

Одной из наиболее распространенных до последнего времени была гипотеза Сильвануса Морли, объяснявшая упадок классических городов крахом системы майяского подсечно-огневого земледелия, которое оказалось не в состоянии обеспечить потребности растущего наделения городов. В своей книге «Древние майя» он

шет: «Непрерывное уничтожение леса для использования расчищенной площади под посевы кукурузы, постепенно превратило девственные джунгли в искусственную саванну, покрытую высокой травой. Когда этот процесс закончился и вековой тропический лес был почти целиком сведен и заменен искусственно созданными лугами, то земледелие в том виде, как оно до сих пор практиковалось у древних майя, пришло в упадок, поскольку у них не было никаких земледельческих орудий (мотыг, кирок, борон, заступов, лопат и плугов). Замена девственного леса саваннами, созданными руками человека, осуществлялась очень медленно, вызывая в конце концов упадок тех городов, в которых она достигла критического состояния. Этот процесс протекал не одновременно, а в разных местах по-разному, в зависимости от таких причин, как размеры населения, длительность пользования землей и общее плодородие прилегающих областей. В этом крахе бесспорно сыграли свою роль и другие неблагоприятные факты, следующие обычно по пятам голода,– народные восстания, кризис власти и религиозные ереси. Однако весьма вероятно, что именно это экономическое банкротство и послужило главной причиной гибели древнего царства майя».

Это предположение долгое время пользовалось всеобщим признанием среди специалистов. И лишь последние исследования заставили пересмотреть основные положения гипотезы С. М(?рли. Прежде всего был поднят вопрос о том, действительно ли майя исчерпали свои обширные резервы невозделанных земель. Американский археолог А. В. Киддер установил, что почва долины р. Мотагуа в Гондурасе ежегодно обновляется во время паводков, и, следовательно, эти земли можно было возделывать постоянно (то же – в долинах других крупных рек – Усумасинты, Улуа и т. д.). Другой уже упоминавшийся специалист по культуре майя, Эрик Томпсон, во время обследования археологических памятников Петена заметил, что пустующие поля немедленно зарастают высоким тропическим лесом, а не травами. Таким образом, едва ли истощение земли на всей огромной и разнообразной по природным условиям области майя могло вызвать быструю гибель их городов. По гипотезе С. Морли, истощение земель должно было произойти сначала в более древних

центрах. Однако, к примеру, такой город, как Тикаль, который, судя даже по стелам с календарными датами, существовал около 6 веков, приходит в упадок гораздо позже (после 869 г. и. э.), чем более молодые центры в бассейне р. Усумасинты. С другой стороны, исследования ботаников и специалистов в области земледелия в районе озера Петен-Ица (Северная Гватемала) показали, что здесь до сих пор господствует подсечноогневое земледелие, почти не изменившее своего

рактера со времен древних майя. Причем ему свойственны довольно высокая продуктивность и стабильность, что позволяет обеспечить сравнительно густое население (примерно 100-200 человек на 1 кв. милю). Никакой угрозы нашествия травянистых саванн в настоящее время (как, впрочем, и в древности) здесь не наблюдается. Пустующий участок земли немедленно зарастает деревьями и полностью восстанавливает свое плодородие в течение 4-6 лет.

Кроме того, мы теперь хорошо знаем, что у древних майя были широко распространены и другие, более интенсивные способы земледелия: в горных зонах – «террасы», а на равнине, близ рек и озер – каналы и «приподнятые поля» (наподобие знаменитых ацтекских «плавучих садов» – «чинамп»).

Не выдерживает критики и другая идея С. Морли, тесно связанная с его рассуждениями о «крахе майяского земледелия» – идея о двух царствах. По его мнению, «Древнее царство» майя в 1 тысячелетии н. э. занимало лесные районы Северной Гватемалы, Белиза и южномексиканских штатов Чьяпас и Табаско. Именно здесь в 300-900 годах н. э. находился центр классической цивилизации майя. Именно здесь их культура и искусство достигли наивысшего расцвета. Затем в конце IX века н. э. «Древнее царство» приходит

в упадок, а его жители целиком переселяются на север – на почти безлюдный до этого полуостров Юкатан, где и возникает «Новое царство» майя (X-XVI вв. н. э.).

Археологическими исследованиями последних лет сейчас уже твердо доказано, что развитие местного варианта культуры майя на Юкатане протекало одновременно с более южными майяскими центрами. В конце IX – начале Х века н. э. юкатанские города переживают точно такой же упадок и запустение, какие мы наблюдали в Тикало и других центрах майя в Гватемале и Белизе. Таким образом, говорить сейчас о каком-то массовом переселении майя с юга на север в конце 1 тысячелетия н. э. уже не приходится.

Значительной популярностью пользуется также гипотеза, выдвинутая впервые Эриком Томпсоном. Согласно его мнению, упадок классических центров культуры майя связан с внутренними социальными потрясениями.

Отправной точкой для рассуждений ученого послужил один на первый взгляд малопримечательный факт. В ходе раскопок древнего города Тикаль на севере Гватемалы археологи с удивлением обнаружили, что почти все найденные там каменные скульптуры, изображающие правителей и богов, либо намеренно повреждены, либо разбиты. Но кто сделал это? С какой целью? В материальной культуре Тикаля нет никаких следов нашествия чужеземных армий: сожженных и рухнувших зданий, сломанного оружия и беспорядочно наваленных друг на друга скелетов с пробитыми черепами. Совершенно очевидно, что чужеземцы не имели никакого отношения к тем драматическим событиям, которые разыгрались на последнем этапе существования города, примерно в конце IX века н. э. Поэтому, согласно Томпсону, здесь могла идти речь только о восстании угнетенных низов. И в воображении ученого тут же возникла яркая картина этих далеких, но бурных событий.

«…Итак, роковой рубеж был пройден. В десятках городов и селений, разбросанных у подножья горных хребтов Чьяпаса и на лесных болотистых равнинах Северной Гватемалы, в том числе и в самом Тикале, жизнь внешне текла по-прежнему. Но майя стояли уже на краю пропасти. Их великолепная цивилизация,

созданная усилиями многих поколений земледельцев, доживала последние дни.

Зловещие семена распада и гибели зрели внутри самого майяского общества. Надо лишь на мгновение представить себе его сложную и противоречивую структуру, чтобы понять, какой ураган народного гнева готов был со дня на день обрушиться на голову правящей касты. Небольшое ядро светских аристократов и жрецов, усилиями которых поддерживался внешний блеск цивилизации майя, сознательно обрекало своих многочисленных подданных на нищету и бесправие. На долю простых земледельцев оставались лишь непосильные налоги, бесконечные поборы и трудовая повинность на строительстве дворцов и храмов. Пышные ритуальные центры росли среди лесов и болот, словно грибы после дождя, а крестьянин все туже затягивал пояс.

Неизвестно, кто первым бросил клич к восстанию, но за оружие взялись все, дружно и яростно, с надеждой на лучшие времена. И против этого всесокрушающего вала крестьянской войны не мог устоять никто.

Рассеяны и перебиты отборные отряды царских воинов. В панике бежали за пределы страны те из властителей, кто еще мог это сделать. Остальных переловили, как диких зверей, и подвергли мучительной казни. И когда успех восстания стал очевиден для всех, священная ярость людей обрушилась на каменных кумиров, имевших самое прямое отношение к только что свергнутым правителям и жрецам. Их портили, калечили или разбивали на куски всеми доступными способами.

Нечто похожее происходило и во многих других городах майя. Во всяком случае разбитые и намеренно поврежденные монументы с ликами царей и богов встречаются не только в Тикале, но и в Пьедрас Неграс, Нашчилане, Алтар де Сакрифисьос. Огромная и цветущая страна внезапно испытала на себе все разрушительные последствия жесточайшего социального кризиса. Через некоторое время победившие земледельцы разошлись по своим деревушкам, рассеянным по окрестным лесам. И величественные города майя окутало мертвое безмолвие».

Таково в общих чертах содержание гипотезы Э. Томпсона.

Крупные социальные потрясения (восстания, мятежи и т.д.)– неизбежные спутники любого классового общества – действительно могли послужить причиной (или одной из причин) гибели некоторых городов-государств майя в 1 тысячелетии н. э. Но таких городов-государств было тогда у майя несколько десятков, и вряд ли можно допустить, что все они почти одновременно подверглись опустошению со стороны восставшего народа. Кроме того, как показали дальне 1шие исследования, у нас сейчас нет никаких реальных доказательств в пользу такого развития событий. Выяснилось, что в Тикале и других городах майя классического периода стелы и алтари с изображениями правителей и богов подвергали порче и разрушению не только в конце 1 тысячелетия н. э. (как считал Э. Томпсон), а на протяжении всей многовековой истории местной цивилизации.

Это был какой-то важный ритуал или обряд: по прошествии определенного цикла времени монумент портили или разбивали на части, совершая тем самым его ритуальное «убийство». Но и после данного акта он продолжал оставаться объектом ревностного почитания со стороны майя: ему приносили жертвы и дары, возжигали благовония.

На мой взгляд, ближе всего к истине гипотеза, объясняющая упадок классических городов майя нашествием чужеземных племен. Гипотеза эта существует уже много лет и неоднократно излагалась в литературе. Большинство исследователей считает виновниками гибели «Древнего царства» майя различные центральномексиканские народности – либо армии тольтеков, ворвавшихся на Юкатан согласно историческим хроникам в конце Х века н. э» либо теотихуаканцев, в еще более ранний период (VII в. н. э.).

Но и здесь остается еще много неясного. Теотихуаканское вторжение в области майя могло произойти, по-видимому (учитывая время гибели самого этого центра), не позднее конца VII века н. э. Тольтеки появились на Юкатане лишь в конце Х века н. э. Спрашивается, кто же сокрушил тогда важнейшие города «Древнего царства», пришедшие в запустение как раз между концом VI Ни началом Х века н. э.?

Со своей стороны, противники гипотезы об иноземном нашествии выдвигают обычно два серьезных

мента: в городах майя нет никаких следов разрушений и битв – неизбежных спутников завоеваний, а кроме того, вторжение тольтеков на Юкатан не привело там к исчезновению всех жителей майяских селений, как это случилось в более южных районах. Хорошо известный советскому читателю автор «романа от археологии» К. Керам пишет, например, так: «Самым простым представляется объяснение, что майя были изгнаны иноземными захватчиками. Но какими, откуда они взялись? Государство майя находилось в расцвете сил, и никто из соседей не мог даже отдаленно сравняться с ним в военной мощи. Впрочем, эта гипотеза несостоятельна в корне: в оставленных городах не обнаружено никаких следов завоевания». Ему вторит и другой автор, Борис Бродский, в своей научнопопулярной книге «Покинутые города» (1963 г.): «Предположительно о^оло 610 г. н. э.,– пишет он,– в государстве майя произошло нечто совершенно невероятное. В одно прекрасное утро все население страны поднялось для того, чтобы навсегда покинуть свои изумительные города… и построить совершенно новые в северной части Юкатана… Сотни тысяч жителей поднялись с места добровольно, поскольку никаких следов нашествия завоевателей, эпидемий, голодовок в покинутых городах не найдено».

Здесь что ни фраза, то вымысел. Действительность же, как всегда, оказалась гораздо богаче и разнообразнее самых красочных фантазий.

По иронии судьбы ровно через три года после того, как были произнесены эти слова, в глубине гватемальских джунглей археологи нашли столь яркие следы «чужеземного вторжения», что они заставили замолчать самых закоренелых скептиков. Правда, это были не величественные руины крепостных стен и башен и не следы кровавых битв в виде груды порубленных человеческих костей и сломанного оружия, а всего лишь скромные черепки глиняной посуды, в изобилии валявшиеся в пыли заброшенных улиц и площадей майяских городов.

При раскопках Алтар де Сакрифисьос – древнего центра майя, расположенного у слияния рек Салинас и Пасьон, в департаменте Петен (Сев. Гватемала),– ученые со всей очевидностью установили, что последний этап в жизни города был насыщен поистине

0|1|2|

Rambler's Top100 informer pr cy http://ufoseti.org.ua